БИБЛЕЙСКО- БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
Словарь содержит 80000 слов-терминов
ОТОН
ОТОН (Марк Сальвий, 69 г. от Р. X.), римский император, родился
в 32 г. от Р. X., от древней фамилии, знаменитой в Этрурии. С самой юности
он предавался всем родам разврата и пороков. Одна отпущенница, в которую
он притворялся влюбленным, ввела его ко двору Нерона; отвратительная схожесть
нравов не замедлила сделать его другом и поверенным всех самых тайных мыслей
и намерений Нерона. Он соединился притворным образом с Поппеей Сабиной;
он не довольствовался обольщением ее, но любил ее до такой степени, что
не мог терпеть соперничества даже самого Нерона, который ему вверил ее.
Эта страсть сделалась причиной неудовольствия между повелителем и любимцем,
и Огон принужден был принять Лузитанскую квестуру. Он управлял этой провинцией
в продолжение десяти лет и отличился умеренным и достойным поведением.
Между тем он не простил Нерону своего изгнания; полагаясь на обстоятельства
и еще более на некоторые предсказания астрологов, он надеялся достигнуть
верховной власти. Он первый присоединился к предприятию Гальбы, которого
царствование казалось ему переходом, благоприятным его намерениям. Несмотря
на истощение своих доходов, он нашел средство казаться щедрым и привлечь
к себе войска, составлявшие стражу Рима и императора; он снискал любовь
граждан, притворяясь благосклонным, ласковым и невзыскательным. Он льстил
себя надеждой быть усыновленным Гальбой; лишившись этой надежды, когда
ему предпочли Пизона, он прибег к насилию. К этой крайности, кроме досады,
привела его безмерность долгов. Он не скрывался и говорил, что лучше пасть
от врага в сражении, нежели от кредиторов в Форуме. В 69 г. от Р. X., 15
января, два воина, посвященные в его намерения, увлекли своих товарищей,
и Огон был провозглашен императором горстью преторианцев, которые и увлекли
его в свой стан; через несколько часов головы Гальбы и Пизона были положены
пред его ногами. В речи к воинам он рассыпался в блестящих обещаниях. Первыми
своими делами он разуверил честных людей, которых этот быстрый переворот
привел в изумление. Огон обещал сенату управлять империей по воле общей,
повелел казнить бесчестного Тигеллина и сделал благородный прием Марию
Цельсу, привязанность которого к Гальбе могла сделать его жертвой ярости
воинов. Между поздравлениями и ласкательствами народа некоторые предлагали
ему прозвание Нерона; он не сопротивлялся. Некоторые рассказывают, прибавляет
Светоний, что в первых делах и письмах к правителям провинций он прибавлял
к своему имени прозвание Нерона. Известно, что он позволял воздвигать статуи
сыну Агриппины и утвердил деловых людей и отпущенников этого императора
в занимаемых ими должностях. Между тем германские легионы дали клятву верности
Вителлию, который еще во время Гальбы поднял знамя бунта и приготовлялся
оспаривать у Огона императорский престол. При этом известии Огон посылал
к Вителлию письма за письмами, обещая ему деньги, милость и убежище, в
котором он мог жить в безопасности и изобилии. Вителлий делал подобные
же предложения. «Сначала, — говорит Тацит, — они поступали друг с другом
с глупым и неблагородным притворством; потом, в споре, они упрекали друг
друга в пороках и злодеяниях; и тот и другой говорили правду». После этих
ругательств каждый из них тщетно старался убить своего соперника. Война
была неизбежна: Вителлий направил путь к Альпам; его полководцы предшествовали
ему. Огон хотел показать, что и он способен к мужественным решениям, и
быстро устремился навстречу ему. Несмотря на то, он не принимал личного
участия в сражениях, но оставался в Брикселле, между тем как его армия
одержала три незначительные победы, у подножия Альп, в окрестностях Пьяченцы,
и в двенадцати милях от Кремоны. Огон расположился станом в Бедриаке, между
Кремоной и Вероной. Лучшие из его генералов советовали ему ожидать прибытия
легионов Мисии и Иллирии, не повергать своей участи на судьбу сражения,
и выжидать врага, обессиленного голодом и стесненного в дефилеях. Огон,
увлеченный своей нетерпеливостью и ревностью воинов, не слушал этого совета
и сделал тем важнейшую ошибку, что с значительным отрядом отступил к Брик-седлу,
чтобы ожидать здесь конца сражения, которое его воины дали Вителлию. Несмотря
на быстроту натиска и все усилия храбрости, легионы Огона были опрокинуты
и приведены в беспорядок. Несмотря на то, они не упали духом и горели желанием
исправить ошибку; но сам Огон, хотя был окружен всеми легионами, на которых
он возлагал всю надежду на успех и которые увеличились еще легионами, пришедшими
из Далмации, Паннонии и Мисии, не хотел вверять своей участи прихотям счастья.
Он терпеть не мог междоусобных войн и, чтобы не рисковать жизнью стольких
окружавших его храбрецов, решился умереть. Ничто не могло отвратить его
от этой мысли. Вечером того же дня, уверив сопровождавших его сенаторов
и раздав дары своим слугам, он выпил стакан холодной воды, потом повелел
принести два кинжала, испытал их клинки, положил один под своим изголовьем
и, уверившись в отсутствии своих друзей, провел ночь спокойно, хотя, как
говорят, без сна. При первом сиянии зари стон умирающего привлек к нему
его отпущенников, рабов и Плоция Фирма, преторианского префекта. Они нашли
только одну рану. Это было на тридцать седьмом году его жизни. Повинуясь
его последней воле и щадя его останки от оскорблений, поспешили с погребением.
Преторианские когорты вознесли его тело на костер. Они прославляли Огона,
плакали и целовали его рану и руки. Многие воины даже умертвили себя. «Это
было, — говорит Тацит, — не по страху, не по угрызению совести, но по некоторому
героическому чувству и любви к этому императору».
