БИБЛЕЙСКО- БИОГРАФИЧЕСКИЙ  СЛОВАРЬ Словарь содержит 80000 слов-терминов

МОИСЕЙ

Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Моисей приносит Скрижали Закона

Иосиф Флавий рассказывает, что еще в детстве, когда фараон, взяв его на руки, возложил на него диадему, Моисей с сердцем сорвал ее и бросил к ногам. Спустя долгое время ефиопляне разбили египтян и угрожали Мемфису. Во время общего беспокойства Фермутис советовала дать начальство над войском Моисею, который отразил притеснителей, осадил их столицу и заключил весьма выгодный договор. Но это не только не доставило ему благодарности двора, по еще усиливало ненависть его врагов, особенно египетских жрецов, которые говорили царю, что дарования и любовь народа к этому иноплеменнику могут сделаться опасными для его власти, когда честолюбие закрадется в его сердце. Ничто не подтверждает этого рассказа ученого иудейского историка; несмотря на то, несомненно, что Моисей лишился благосклонности египетского монарха (Рамсеса IV), который хотел подбить его. Бегство спасло его от мести врагов; ему было тогда сорок лет. Следующее происшествие говорит о вспыльчивости его характера: посещая однажды своих соотечественников, он увидел египтянина, который бил еврея, и тотчас бросился на него, убил и скрыл труп в песке. На следующий день он увидел двух евреев, которые дрались друг с другом. «Зачем ты бьешь своего ближнего?» — спросил он обидевшего. «Что тебе за дело? — отвечал последний. — Не меня ли хочешь убить, как убил вчера египтянина?» Эти слова удивили и вместе устрашили его, и он спрашивал себя, каким образом открылось это убийство. Между тем об этом донесено было царю, который повелел схватить его и казнить смертью; но Моисей бежал из Египта в страну Мадиамскую (которую не должно смешивать со страной мадианитян, лежавшей в пределах Палестины), на востоке Чермного моря, невдали от Синая. Здесь он сидел у колодца, когда пастухи осмелились в его присутствии прогнать девиц, поивших свои стада; Моисей подал им помощь, почерпнул воды и сам напоил их овец. Эти девицы были дочерьми священника мадиамского Иофора (Иефора); возвратившись в этот день раньше обыкновенного, они рассказали отцу о случившемся. Черта самопожертвования юного иностранца живо тронула Иофора; он упрекал своих дочерей за то, что они не привели его и не предложили ему гостеприимство. Толкователи Корана утверждают, что Моисей, пришедши в дом священника мадиамского, нашел обед готовым. «Садись и кушай с нами», — сказал старец. «Не принимаю твоего предложения, — отвечал Моисей, — как цену услуги, которую я оказал твоим дочерям. В моем роде существует ненарушимый закон: делать добро, не ожидая награды». — «И я, — отвечал Иофор, — сохраняю обычай моих предков принимать иностранцев и питать их» (Coran, trad, de Savigny). Моисей, обрадованный приемом Иофора, поклялся ему жить у него; он скоро сделался супругом его дочери Сепфоры, от которой имел двух сыновей: старшему дал имя Тирсам, что значит пришелец, так как сам он был пришелец в земле чуждой, а младшему — Елиезер, Бог моя помощь, «ибо, — говорил он, — Бог моего отца освободил меня из рук фараона». Сделавшись пастухом своего тестя, Моисей проводил свои дни в долинах Синая и Хорива и на берегах Чермного моря. Наконец Господь открыл ему высокое назначение его: однажды, когда пас стада у подножия горы Хорива, он имел видение. «И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я, [Господи]! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. И сказала [ему]: Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Моисей закрыл лице свое, потому что боялся воззреть на Бога. И сказал Господь {Моисею]: Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей [и ввести его] в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев,Гергесеев, Евеев и Иевусеев. И вот, уже вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и Я вижу угнетение, каким угнетают их Египтяне. Итак пойди: Я пошлю тебя к фараону [царю Египетскому]; и выведи из Египта народ Мой, сынов Израилевых. Моисей сказал Богу: кто я, чтобы мне идти к фараону [царю Египетскому] и вывести из Египта сынов Израилевых? И сказал [Бог]: Я буду с тобою, и вот тебе знамение, что Я послал тебя: когда ты выведешь народ [Мой] из Египта, вы совершите служение Богу на этой горе. И сказал Моисей Богу: вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они скажут мне: как Ему имя? Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий [Иегова] послал меня к вам. И сказал еще Бог Моисею: так скажи сынам Израилевым: Господь, Бог отцов ваших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова послал меня к вам. Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род. Пойди, собери старейшин [сынов] Израилевых и скажи им: Господь, Бог отцов ваших, явился мне, Бог Авраама, [Бог] Исаака и [Бог] Иакова, и сказал: Я посетил вас и увидел, что делается с вами в Египте. И сказал: Я выведу вас от угнетения Египетского в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, [Гергесеев,] Евеев и Иевусеев, в землю, где течет молоко и мед. И они послушают голоса твоего, и пойдешь ты и старейшины Израилевы к [фараону] царю Египетскому, и скажете ему: Господь, Бог Евреев, призвал нас; итак отпусти нас в пустыню, на три дня пути, чтобы принести жертву Господу, Богу нашему. Но Я знаю, что [фараон] царь Египетский не позволит вам идти, если не принудить его рукою крепкою; и простру руку Мою и поражу Египет всеми чудесами Моими, которые сделаю среди его; и после того он отпустит вас» (Исх. 3:2—20). Не доверяя самому себе и опасаясь непокорного характера буйного народа, Моисей не осмеливался еще идти по предначертанному для него пути, несмотря на обещанное покровительство Неба. Но Господь подкрепил его мужество разительными чудесами. «И сказал ему Господь: что это в руке у тебя? Он отвечал: жезл. Господь сказал: брось его на землю. Он бросил его на землю, и жезл превратился в змея, и Моисей побежал от него. И сказал Господь Моисею: простри руку твою и возьми его за хвост. Он простер руку свою, и взял его [за хвост]; и он стал жезлом в руке его. Это для того, чтобы поверили [тебе], что явился тебе Господь, Бог отцов их, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Еще сказал ему Господь: положи руку твою к себе в пазуху. И он положил руку свою к себе в пазуху, вынул ее [из пазухи своей], и вот, рука его побелела от проказы, как снег. [Еще] сказал [ему Господь]: положи опять руку твою к себе в пазуху. И он положил руку свою к себе в пазуху; и вынул ее из пазухи своей, и вот, она опять стала такою же, как тело его. Если они не поверят тебе и не послушают голоса первого знамения, то поверят голосу знамения другого; если же не поверят и двум сим знамениям и не послушают голоса твоего, то возьми воды изреки и вылей на сушу; и вода, взятая из реки, сделается кровью на суше» (Исх. 4:2—9). Моисей с самого детства был подвержен косноязычию и жаловался на это Господу: «О, Господи! человек я не речистый, и таков был и вчера и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело говорю и косноязычен. Господь сказал [Моисею]: кто дал уста человеку? кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым? не Я ли Господь [Бог]? итак пойди, и Я буду при устах твоих и научу тебя, что тебе говорить. [Моисей] сказал: Господи! пошли другого, кого можешь послать. И возгорелся гнев Господень на Моисея», — говорит Священное Писание (Исх. 4:10—14). Он присоединил к нему Аарона, его брата, одаренного голосом звучным, из которого человек, который должен двигать массами народа, извлекает столь большие выгоды; и последний должен был говорить народу и фараону. Чтобы вдохнуть своему рабу еще более уверенности, Бог сказал ему, что все старавшиеся погубить его в Египте уже не существуют. Моисей, возвратившись к своему тестю, сказал, что решился посетить своих братьев; Иофор не воспротивился. Итак, он, посадив на осла жену и двух сыновей и взяв жизненные припасы, необходимые в пути, отправился в Египет с чудодейственным посохом в руке. Господь снова явился ему в пути, чтобы убедить его в высоком посольстве. Но однажды, во время отдохновения на пути, Господь вдруг явился перед ним страшный и грозный и хотел убить его. Сепфора поспешила взять весьма острый камень и обрезать крайнюю плоть своего сына. «Ты мне супруг крови», — сказала она своему мужу, и после сего Господь оставил его. Между тем Аарон, узнавший о нем по внушению свыше, отправился к нему навстречу в пустыню, и здесь оба брата ясным образом показали радость, которую доставляло им это свидание. Моисей показал Аарону намерения Господа, касающиеся его народа, и путь, который Он избрал для исполнения их. Наконец новый законодатель начал свое высокое поприще, увлеченный как бы против воли тем внутренним пламенем, которое зажглось в его великой душе от пламенеющей и несгораемой купины Хорива. «Слышал ли ты рассказ о Моисее? — восклицает Магомет в Коране. — Он сказал, видя горящую купину: вот священный огонь! Может быть, я унесу искру его...» Моисею было восемьдесят лет, когда он возвратился в Египет; этот возраст во времена долголетия был цветущим. Один, лишенный всякой материальной помощи, в присутствии народа, огрубевшего от тягостного рабства, окруженный множеством самых противоположных обстоятельств, он должен был восторжествовать над вооруженным деспотизмом! Сравните его положение с положением других, более хвастливых, чем славных, законодателей, сколько его заслуга возвышается над их заслугами! Обычай, сохранившийся между израильтянами, повелевал предлагать дела на рассмотрение старцев, которые собирались как бы на семейный совет, сколько это позволяло состояние угнетения, в котором они жили. Этому-то совету старцев и самых опытных евреев сначала предстал Моисей; красноречивый Аарон говорил собранию, изложил намерение законодателя, обещал свободу во имя Иеговы, внушал доверие; и его могущественное слово было подтверждено чудесами. Сыны Иакова примешали к высоким понятиям своих предков, к служению истинному Богу множество предрассудков египетских; а рабство, тяготевшее над ними столь долгое время, лишило их, не менее чем суеверие, энергии, ибо продолжительное рабство подобно слишком продолжительному сну, который не только не делает человека бодрым, но еще располагает ко сну. Итак, ему надобно было дать им сильную материальную побудительную причину: так сделал Моисей, обещав им от имени Иеговы обладание землей, кипящей млеком и медом. Скоро все иудеи, убежденные в божественном послании законодателя, изъявили готовность следовать за ним; тогда, подкрепленный старцами, представлявшими весь Израиль, и вспомоществуемый своим братом, он отправился к фараону и молил его, во имя Бога всемогущего и страшного, разорвать слишком тяжелые цепи. Но жестокий царь не только не принял справедливых жалоб, но еще дал повеление отягчать несчастных израильтян еще большими трудами, чтобы они не слушали льстивых слов, и отправил назад посланников. «Кто этот Бог, — сказал гордый тиран, — чтобы я повиновался Его голосу? Не отпущу Израиля из Египта». Потом, обратившись к окружавшим его, сказал: «Видите, как размножился этот народ, несмотря на тяготеющее над ним иго; что же было бы, если бы мы по неблагоразумию облегчили их работы?» — «Вы имеете слишком много свободного времени, — повторяли в свою очередь царедворцы, — поэтому и говорите: пойдем принести жертву Господу. Работаете, трудитесь и перестаньте жаловаться». Это увеличение тягостных работ, произведенное, по-видимому, неблагоразумным поступком Моисея, возбудило сильный ропот на него; даже подозревали правоту его намерений. «Зачем Ты послал меня, Господи? — вскричал раб Божий в горькой печали. — Зачем Ты опечалил этот народ?» — «Не сказал ли Я тебе, — отвечал Господь, — что фараон уступит только силе?.. Ступай скажи твоей братии: Иегова, Бог Авраама, Исаака и Иакова, помянул завет с отцами вашими: отбросьте страх, ибо час освобождения пробил! Настало время, когда возгремит строгость Моих судов. Я простру Мою руку, и ваши цепи будут сокрушены... Тогда вы узнаете, что Я семь Господь ваш Бог: вы будете Моим народом, и Я буду вашим царем». Итак, Моисей говорил сынам Израиля и пытался извлечь их из пропасти отчаяния, в которую они пали; но они не слушали его голоса, так велика была их печаль!.. Между тем Господь снова повелел ему предстать перед монархом с Аароном и старцами. «Господи, народ не слушает гласа моего, как же послушает меня фараон, тем более вот, я несловесен: как же послушает меня фараон?» — «Смотри, Я поставил тебя Богом фараону, — отвечал ему Господь, — а Аарон, брат твой, будет твоим пророком» (Исх. 7:1). Действительно, скоро всемогущество Бога Моисеева загремело во дворце фараона: посох Моисея превратился в змия. Фараон призвал волхвов, которые произвели то же чудо; но посох Моисея пожрал посохи волхвов. Это чудо было только вступлением к тем чудесам, которые произвел Господь для освобождения Своего народа: десять страшных бичей, известных под именем казней, поразили гордого монарха и наполнили отчаянием весь Египет. Первою казнью было превращение в кровь всех вод реки, источников, озер, болот и даже вод в сосудах, в которых содержали ее; она продолжалась семь дней, в продолжение которых египтяне, умирая от жажды, закапывались в землю вдоль Нила, чтобы сколько-нибудь уменьшить внутренний жар. Воды испортились, и рыбы умирали. Вторая казнь состояла в удивительном множестве жаб, которые покрыли всю страну и проникали всюду, даже в постели, печи и блюда. Гордый фараон начал раскаиваться в своей суровости: он обещал все, лишь бы только освободили Египет от этого бича. По молитве Моисея на следующий день весь Египет был очищен от этих гадких животных, которые отчасти скрылись в землю и болота, а частью погибли в полях, где их сложили в большие кучи, заражавшие воздух в продолжение многих дней. Но лишь только прошло это страшное бедствие, фараон забыл свое обещание и не хотел отпустить евреев. Грозный посох приготовлял для него новые удары: Аарон ударил им в землю, и тотчас целое облако мошек (третья казнь) омрачило воздух, они нападали на людей и животных, покрывали поля и города, так что казалось, что весь прах земной превратился в мошек. Человеческое искусство встретило здесь пределы, за которые не могло перейти: доселе столь тщеславное искусство магиков египетских, или вопхвование, как говорит Писание, позволяло этим людям, знакомым со множеством познаний, неизвестных народу, бороться с божественным освободителем евреев; но их искусство не простиралось далее. «Здесь есть перст Божий», — сказали они после тщетных усилий, и это было разительным свидетельством славы Бога Израилева. За мошками следовали песьи мухи (четвертая казнь), которые не давали покоя, осквернили всю землю, исключая землю Гесем, в которой жили евреи, и влетали даже во дворцы монарха. Более желание освободиться от этих насекомых, чем дух справедливости, исторгнуло у монарха новое согласие: он позволил евреям принести жертву Богу, но не выходя за пределы Египта. «Этого не может быть, — отвечал Моисей, — ибо мы должны заклать своему Богу таких животных, которым поклоняются египтяне и которых смерть будет почитаться осквернением святыни». — «Итак, идите в пустыню; только не переходите границ, которые вы сами положили, и молите вашего Бога за меня». Итак, Моисей помолился, и песьи мухи исчезли; но фараон не сдержал своего слова. Новые казни, еще более страшные, поразили его: страшная моровая язва (пятая казнь) поражала все, что имело жизнь в Египте, от человека до скота; только одни евреи были пощажены; и это чудесное исключение не тронуло ожесточенного сердца фараонова: ему надобно было еще больших доказательств! В его присутствии Аарон бросил в воздух горсть золы, и внезапно все люди и все животные во всем Египте покрылись страшными и отвратительными струпьями (шестая казнь). Моисей думал, что настало время исторгнуть у царя решительное согласие. Он снова предстал перед фараоном, упрекал его в вероломстве, угрожал новыми ужасными бедствиями и смертью, если он не согласится отпустить иудеев. «Ныне, — говорит Господь, — Я изолью на тебя и твой народ чашу справедливого Моего гнева, чтобы ты узнал, что нет подобного Мне под небесами, — сказал ему Божественный посланник... — Ныне Я простру Мою руку и поражу тебя... Ты и твой народ погибнете... На тебе узнают все народы строгость Моих судов; через тебя имя Мое прославится по всей земле. После стольких разительных и страшных доказательств, после стольких твоих обещаний ты осмелился еще удерживать Мой народ! Горе тебе!.. Опустошение и смерть наполнят завтра твои поля...» Так говорил Иегова устами Своего посланника. На следующий день в определенный час небо вдруг помрачилось, и тотчас страшный град (седьмая казнь) удивительной величины, какого никогда не видывали, устремился, как поток, среди молний и грома... Весь Египет был полон опустошения и отчаяния. Все, что было застигнуто на полях, изломано, побито, уничтожено; тысячи людей и животных погибли; деревья изломаны, растения уничтожены, поля опустошены. Но град не падал в земле Гесемской! Фараон, устрашенный этим опустошением, прибег к помощи своего обыкновенного средства: он обещал все, лишь бы только прошел этот бич. По молитве Моисея гроза прошла. Новое вероломство со стороны монарха!.. Тщетно вера осветила его, тщетно угрожали ему новыми страшнейшими бедствиями, напрасно царедворцы умоляли его отпустить народ, за которого разгневанный Бог угрожал окончательным разрушением государства: он не слушал ничего; или, лучше, он присоединял к своим обещаниям обманчивые условия. «Ступайте, принесите жертву Господу в пустыне, — сказал он евреям, — но оставьте в Египте своих жен и детей». Моисей отказался принять это предложение и был прогнан от него. Тогда грозный жезл снова поразил Египет: знойный, все пожигающий ветер дул весь остаток дня и всю ночь до утра, когда появились тучи саранчи (восьмая казнь), которые были для египтян новым предметом отчаяния. Фараон поступил по-прежнему: обещал и отказал. Господу угодно было разорвать цепи рабства только посредством страшных бедствий. Между тем Моисей снова умолял Бога правосудного: он простер свои руки к небу, и в продолжение трех дней весь Египет погружен был в глубокую тьму (девятая казнь); между тем как земля Гесемская наслаждалась блеском света. «Ступайте, принесите жертву Господу в пустыне, но не уводите с собой скот», — сказал фараон. «Все наши стада последуют за нами, — отвечал Моисей, ибо они необходимы нам для принесения жертвы нашему Богу». Этот решительный ответ раздражил монарха; он прогнал от себя Моисея и запретил ему под страхом смертной казни являться перед собой. «Будет так, как ты сказал, — отвечал Моисей, — я никогда не увижу твоего лица». Наконец Бог повелел Моисею приготовиться к последнему и решительному удару. «Этот день будет для вас первым днем года, — сказал Господь Моисею и Аарону, — вы скажете сынам Израиля: в десятый день этого месяца каждое семейство заколет агнца, или козленка, одного года, мужского пола и непорочного. Семейства, которые не столь многочисленны, чтобы съесть его одним, пригласят своих соседей; вы будете хранить его до четырнадцатого дня, а вечером этого дня заколете его; кровью его помажете пороги и косяки дверей своих домов; будете есть его мясо испеченное, с опресноками и горькими травами; если что останется, сожгите; вы будете есть его поспешно, стоя, препоясавшись, с обувью на ногах и с посохом в руках: ибо это есть Пасха (переход) Господня. В эту ночь Я пройду весь Египет и поражу всех первенцев египетских, от человека до скота. Но кровь, которой вы помажете двери ваших домов, будет для вас охранительным знаком: Я узнаю ее и пройду мимо. Вы сохраните этот памятный день, как вечный памятник, и будете праздновать из рода в род, как постоянное служение во славу вашего Бога. В продолжение семи дней (от четырнадцатого до двадцать первого) вы будете есть пресный хлеб: кто нарушит это повеление, погибнет для Израиля. Первый и седьмой день будут святы и торжественны, и в продолжение этих дней вы не будете совершать никакой рабской работы, исключая необходимого для приготовления вашей пищи. Иноплеменник не может участвовать в вашем празднике семейном, если не будет обрезан; агнец должен быть съеден в одном доме, ничто не может быть вынесено из него, и вы не преломите костей его». Так была установлена Пасха, столь верно празднуемая иудеями. Моисей поспешил передать это повеление израильтянам, которые приняли его с живейшим выражением радости. Окропили все двери кистью иссопа, омоченной в крови агнца, и заперлись дома, сообразно с повелением Моисея. В эту самую ночь отчаяние наполнило весь Египет; все первенцы, от первенца фараонова до первенца раба, окованного цепями, до первенцев животных, погибли от руки ангела истребляющего (десятая и последняя казнь). Так отомщен был Израиль! Варварское повеление царя истреблять всех младенцев еврейских мужского пола справедливо обратилось на его голову. В этот раз удар был столь грозен, что не мог не иметь действия; и наконец несчастные израильтяне были выслушаны: страх сделал то, что не могло сделать правосудие. Страшный вопль огласил весь печальный Египет: «Выходите, выходите скорее, или мы умрем все!..» И израильтяне оставили свои жилища — в начале весны, вооруженные, организованные, неся на плечах мешки, наполненные одеждой и жизненными припасами, и гоня перед собой свои стада. Они уносили с собой множество богатств, золотые и серебряные сосуды и множество драгоценностей, которые египтяне уступили им без сопротивления, чтобы только скорее освободиться от них. Рамесса была местом, куда они сошлись с разных сторон, в числе шестисот тысяч человек, выше двадцатилетнего возраста; за ними последовало множество иноплеменников, вошедших в состав народа. Эта масса разделялась на двенадцать главных корпусов, по числу колен. Из Рамессы они пришли в Сокхоф, где остановились для вкушения опресноков, которые они испекли на огне, ибо по быстроте своего исхода они не имели времени ни вкусить пищи, ни приготовить пищу для пути. В продолжение этого первого стана Моисей начертал правила для празднования Пасхи, которая должна была отмечаться каждый год в память этого великого события. Он постановил в закон с той же целью освящение всех первенцев мужского пола от человека до скота, предоставив возможность и право выкупать первых ценой серебра и заменять вторых другими видами, например осленок мог быть заменен агнцем. «Это будет видимым и осязаемым знаком, — говорил он евреям, — который постоянно будет напоминать вам, что Господь извел вас из Египта силой десницы Своей». Прямой и кратчайший путь в землю Ханаанскую проходил через землю Филистимскую; но по неисповедимым планам провидения этот рождающийся народ должен был долгое время блуждать в пустыне. Итак, Моисей направил путь в эту сторону; путеводительный столб, бросавший ночью ясный свет и подобный днем облачному столбу, предшествовал им и указывал путь, по которому они должны были следовать. Достигнув берегов Чермного моря, они расположились станом в Фигагирофе, месте, лежащем между Магдалом и морем, против Веельсепфона. Между тем египтяне, оправившись от страха, в который повергли их казни, помышляли о мести. «Мы упустили, — вскричал фараон, — наших рабов!» Но в то время, когда он собирал войска и военные колесницы, израильтяне поспешили пройти гористую страну и уже достигли берегов моря. Раздраженный, фараон бросился за ними в погоню, предводительствуя своими войсками, и после ускоренного хода явился перед станом израильским. Всеобщий крик ужаса огласил берега; со всех сторон поднялся сильный ропот на Моисея: «С какой целью ты извел нас из Египта? Не говорили ли мы тебе: удались от нас и оставь нас служить египтянам? Гораздо лучше остаться в рабстве, нежели умереть в этой пустыне». Но мудрый законодатель умел воодушевить бодрость этого народа, подавленного рабством и малодушного; он напомнил ему чудеса, произведенные Всемогущим, и предсказал во имя Иеговы близкое освобождение. В то же время он повелел приблизиться к морю. Облачный столб, предводивший ими, перешел назад и поместился между двумя отрядами, освещая своим блеском евреев и бросая густую тьму на египтян и скрывая от них движение первых. Наконец Моисей простер руку на волны, и волны внезапно разделились, оставив дно моря сухим от одного берега до другого. Израильтяне с радостью бросились по этому пути и скоро достигли противоположного берега. Во все время их перехода воды висели с той и другой стороны как твердая стена; сильный и знойный ветер, дувший до утра, казалось, удерживал их в этом состоянии. Между тем египтяне, увлеченные гибельным остервенением, хотели преследовать бежавшего врага: фараон бросился в море со всем своим войском. Но по определению Божию тяжелые и массивные колесницы погружались в мягкий песок, лошади завязли и сбросили своих всадников; единодушный крик: «Бежим! Бог Израильский против нас!» — раздался со всех сторон. Но куда бежать?.. Направо и налево воды составляют непроходимую бездну; оба берега отдалены, а шум возрастает быстро, как слово!.. Как беспорядочно и плачевно было их положение, когда заря осветила их! Ужас смерти заменил гнев; и скоро воды, повинуясь знаку Моисея, катятся, пенясь, смешиваются и покрывают их; несчастные увлекаются безвозвратно с конями и колесницами. В этот достопамятный день избавление Израиля совершено окончательно. Избранные Иеговы могли созерцать бездушные останки своих притеснителей, выбрасываемые волнами на берег. Тогда народ убоялся Господа; тогда он уверовал во Всемогущего и Моисея, раба Его. Величественную песнь об этом чудесном событии воспел на берегу Моисей, потом его сестра Мариам и все жены израильские под звуки кимвалов и тимпанов: «Пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника его ввергнул в море. Господь крепость моя и слава моя, Он был мне спасением. Он Бог мой, и прославлю Его; Бог отца моего, и превознесу Его. Господь муж брани, Иегова имя Ему. Колесницы фараона и войско его ввергнул Он в море, и избранные военачальники его потонули в Чермном море. Пучины покрыли их: они пошли в глубину, как камень. Десница Твоя, Господи, прославилась силою; десница Твоя, Господи, сразила врага. Величием славы Твоей Ты низложил восставших против Тебя. Ты послал гнев Твой, и он попалил их, как солому. От дуновения Твоего расступились воды, влага стала, как стена, огустели пучины в сердце моря. Враг сказал: погонюсь, настигну, разделю добычу; насытится ими душа моя, обнажу меч мой, истребит их рука моя. Ты дунул духом Твоим, и покрыло их море: они погрузились, как свинец, в великих водах. Кто, как Ты, Господи, между богами? Кто, как Ты, величествен святостью, досточтим хвалами, Творец чудес? Ты простер десницу Твою: поглотила их земля. Ты ведешь милостью Твоею народ сей, который Ты избавил, сопровождаешь силою Твоею в жилище святыни Твоей. Услышали народы и трепещут: ужас объял жителей Филистимских; тогда смутились князья Едомовы, трепет объял вождей Моавитских, уныли все жители Ханаана. Да нападет на них страх и ужас; от величия мышцы Твоей да онемеют они, как камень, доколе проходит народ Твой, Господи, доколе проходит сей народ, который Ты приобрел. Введи его и насади его на горе достояния Твоего, на месте, которое Ты соделал жилищем Себе, Господи, во святилище, которое создали руки Твои, Владыка! Господь будет царствовать во веки и в вечность. Когда вошли кони фараона с колесницами его и с всадниками его в море, то Господь обратил на них воды морские, а сыны Израилевы прошли по суше среди моря... И воспела Мариам пред ними: пойте Господу, ибо высоко превознесся Он, коня и всадника его ввергнул в море» (Исх. 15:1 — 19, 21). После трехдневного пути в знойной пустыне Сур евреи достигли места, которое получило имя Мерры (Мара — горечь), по причине дурного качества вод. «Что мы будем пить?» — кричал народ, удрученный усталостью и зноем. Моисей усладил воды Мерры посредством дерева, которое Господь указал ему. Иосиф Флавий думает, что Моисей добился этого очищением воды в колодцах, испортившейся от слишком продолжительного застоя. «Тогда он взял кусок дерева, рассек его надвое, бросил в колодец и сказал народу, что Бог услышал его молитву и отнимет дурное качество воды, если он исполнит то, что ему будет повелено. Народ спрашивал, что надобно делать; Моисей повелел сильнейшим черпать воду из колодца и убедил их, что оставшаяся будет годна для питья. Народ повиновался и получил обещанный результат» (Antiq. lud.). Ничто в тексте не подтверждает этого мнения. Моисей воспользовался добрым расположением народа после этого нового доказательства небесной помощи и дал ему мудрые советы. Скоро израильтяне достигли Елима, где нашли двенадцать источников чистой воды и семьдесят финиковых деревьев; потом пришли в долину Син, лежащую между Елимом и Синаем. Здесь родился новый ропот на Моисея и Аарона: «Лучше бы нам умереть в Египте, где мы могли насытиться мясом и хлебом; между тем как мы погибнем от голода в этой пустыне». Но Бог, Который только испытывал свой народ и приучал его к лишениям, не заставил его страдать долгое время. «Не нас, но Господа оскорбляет ваш ропот, — сказали ему Моисей и Аарон. — Он услышал его; в этот вечер вы будете иметь в изобилии мясо, а завтра утром насытитесь хлебом». Еще Аарон говорил это, когда удивительное множество крастелей (перепелок) прилетело в стан. На следующий день утром вся земля вокруг стана была покрыта веществом, подобным мелким зернам кориандра, белым как снег. При виде этого чуда израильтяне с удивлением спрашивали: «Мангу (что это)?» — «Это хлеб, который посылает вам Господь», — сказал Моисей. Израильтяне назвали эту чудесную пищу манною. Она подобна была зернам кориандра, бела; вкус имела муки с медом. «Между многими замечательными качествами, — говорит Иосиф Флавий, — она имела еще то, что вкушавшим ее казалась столь приятной, что они не желали другой пищи» (Antiq. lud.). Ее должно было собирать утром до восхождения солнца, которое расплавляло ее, в определенном количестве для каждого лица (гомор) те, которые по жадности собирали более определенного, по возвращении не получали от этого пользы. Они должны были сохранять ее только один день — иначе она портилась, — исключая субботу, в которую она не падала и для которой повелено было делать двойной запас. Чтобы увековечить память об этом разительном доказательстве благости Божией, Моисей повелел положить гомор манны в сосуд, в котором она, по особенному чуду, сохранялась всегда столь же свежей, как в первый день; этот сосуд впоследствии был поставлен в скинии. Евреи питались манной во все время пребывания в пустыне, то есть в продолжение сорока лет. В Рафидине (недалеко от первого стана) снова недостаток воды возбудил новый ропот на Моисея; даже грозили побить его камнями. «Что я сделаю этому народу, Господи! — вскричал раб Божий. — Еще немного времени, и они побьют меня камнями...» Но скоро, по повелению Божию, он пробил жезлом скалу и извлек из нее источник воды, который мог утолить жажду всего народа; он назвал это место маса, что значит искушение, потому что израильтяне искушали Господа своим ропотом (монахи горы Синай указывают путешественникам скалу, которую ударил Моисей жезлом, и двенадцать отверстий, через которые текла вода). В то же время Иисус, сын Навина, предводительствуя избранным отрядом, поразил амаликитян, которые беспокоили израильтян с тыла. Во время этих происшествий Иофор, услышав о делах своего зятя, пришел к нему в Рафидин и привел к нему жену и детей, которые было возвратились к нему. Моисей тотчас поспешил ему навстречу, лишь только узнал о приближении его; принял с трогательными знаками уважения и любви, ввел в свою палатку и рассказал все, что произошло после отшествия его. Иофор возрадовался обо всем этом и благословил Бога, говоря: «Благословен Господь, выведший вас из Египта, избавивший от жестокости фараонов!.. Теперь я знаю, что Господь велик, выше всех богов!» Священник мадиамский принес жертвы; потом приглашен был вместе со своим зятем, Аароном и старцами вкушать хлеб пред Богом. На следующий день Моисей судил народ от утра до вечера; Иофор, видя этот тягостный труд, советовал ему избрать известное число мужей, мудрых и праведных, и установить таким образом род судейской иерархии для облегчения трудов. Моисей принял этот мудрый совет и поспешил исполнить его: он избрал мужей твердых и праведных, разделил их на четыре разряда, подчиненные друг другу, которых власть имела более или менее обширное пространство. Одни имели под своею властью тысячу человек, другие сто, третьи пятьдесят, последние — девять; Моисей оставил себе только важнейшие дела. Наконец после трехмесячного пути израильтяне, прошедши около 90 миль, пришли в пустыню Синайскую, лежащую в углу, образуемом двумя заливами, которыми оканчивается Чермное море на севере. Здесь Моисей-пастырь получил первое откровение: здесь слава Господня явилась ему в блеске. Обратим прежде внимание на то место, где будут совершены великие дела: Синай, своим соединением с горою Хорив, имеет две вершины и есть высочайшая из окрестных гор. «Иногда, — говорит один писатель, славный своими трудами о Моисеевом законодательстве, — в самые ясные дни вершина ее вдруг делается зрелищем великолепных и вместе грозных явлений, которые сделали ее предметом благоговейного страха для всех окрестных жителей. Ее окружают густые облака и черные пары, огненные змеи сменяют глубокую тьму невыносимым для зрения светом; ее раздирает гром, и изнутри ее выходит гул, который издали можно принять за голоса бесчисленного множества людей, и составляет как бы слова в этом страшном концерте». Едва израильтяне расположились станом, глас Всемогущего воззвал к Моисею и возвестил ему, что настало время дать закон Его народу. Моисей собрал старцев народа и изложил перед ними намерения Божий. «Мы будем делать все, что Господь повелел», — сказали они единогласно. Тогда законодатель начертал евреям порядок очищения и повелел быть готовыми в третий день; кругом горы он провел черту, за которую запретил переступать под страхом смерти: «Всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти» (Исх. 19:12). Наконец заря третьего дня явилась на горизонте. «Утром третьего дня, — говорит Иосиф Флавий, — день был самый ясный; вдруг облако покрыло стан израильский, подул сильный ветер, пошел проливной дождь, и разразилась буря, ослепительная молния внушала страх в уме, а гром, гремевший беспрестанно, означал присутствие Божие». Оглушительный звук труб еще более увеличивал ужас евреев, внушенный этим необыкновенным зрелищем; и они не осмеливались выйти из-под своих шатров. Между тем законодатель привел их к подошве горы, на вершине которой возвышались, как из горящей печи, клубы черного дыма, окруженного по сторонам густым облаком. «Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом» (Исх. 19:19). Он взошел потом на гору, и народ следовал за ним взором, пока он не скрылся в облаке... «Представляет ли история, я спрашиваю, представляет ли история более высокое торжество? — восклицает один знаменитый иудей (Сальвадор) в поэтическом восторге. — Что может сравниться с мыслью, которая из недр разъяренной природы изводит утешительные истины!» Моисей был на вершине горы, когда Бог повелел ему сойти из опасения, чтобы народ, увлеченный гибельным любопытством, не преступил за положенные пределы. Но едва он исполнил это повеление, как гром и молния удвоили свою силу; весь Синай казался в огне... Внимай, Израиль! Внимай гласу Всевышнего! «Я Господь твой Бог, извлекший тебя из рабства египетского, — говорит Иегова. — Ты не будешь поклоняться богам чуждым...» и проч. (десять заповедей Десятословия изложены в конце этой статьи). Господь перестал говорить; и весь народ, объятый ужасом, стоял в отдалении и сказал Моисею: «Говори ты сам к нам, и мы послушаем тебя; но пусть Елогим не говорит к нам, или мы умрем». Законодатель сказал ему: «Не бойся; ибо Бог пришел испытать вас и для того, чтобы ты, боясь Его, не впадал в грех». В то же время он изложил израильтянам различные повеления, которые большей частью были только приложением великих начал Десятословия к частным случаям. Израильтяне, внимательно выслушав их, единодушно отвечали: «Исполним все заповеди Господни». Тогда законодатель вписал эти законы в книгу. Потом, воздвигнув у подошвы горы алтарь из двенадцати камней, в память двенадцати колен Израиля, он принес Господу жертву мира. Потом, взяв Книгу Закона, опять прочел ее перед народом, который сказал: «Сделаем то, что повелел Господь, и будем повиноваться Его закону». После этих слов Моисей взял кровь жертвы и окропил ею сынов Израиля, как бы запечатав завет их с Богом. После этого Моисей возвратился на гору, куда призывал его Господь. Аарон, Надав и Авиуд следовали за ним на далекое расстояние, оставив за собою народ, который не должен был преступать положенные пределы; они видели место, на котором стоял Бог Израилев, подобное сапфиру, чистое, как лазурь тверди небесной. Но скоро они получили повеление возвратиться в стан, где их присутствие было необходимо; только один Моисей проник в глубину таинственного облака. Он оставался на вершине горы сорок дней, не принимая пищи. Во все это время Господь давал ему законы и постановления для Своего народа и начертал Своею рукой на двух каменных скрижалях десять заповедей Десятословия. Юный Иисус, сопровождавший повсюду законодателя, стоял в почтительном отдалении. Между тем израильтяне, не видя возвращения своего вождя, удрученные жестокими испытаниями, которым они подвергались, разразились ропотом и сказали Аарону слова, которые показывают их малодушие и грубость и оправдывают страшное наказание, поразившее их впоследствии: «Восстань и сделай нам богов, которые пойдут перед нами; ибо мы не знаем, что сделалось с Моисеем, который извел нас из Египта». Аарон не мог сопротивляться им. «Возьмите кольца, которые в ушах ваших жен, ваших дочерей и ваших сыновей, — сказал он, — и принесите ко мне». Народ повиновался, и Аарон вылил злотого тельца. Израильтяне воздвигли алтарь, заклали жертвы и плясали вокруг алтаря. Моисей, уведомленный Господом об осквернении в стане израильском, быстро сошел с горы с Иисусом, своим верным служителем. «Я слышу крик военный», — сказал ему молодой человек, занятый воинскими мыслями. «Нет, я не слышу ни крика победителей, ни крика побежденных; я слышу вопль начинающих упиваться вином», — отвечал законодатель. Скоро он заметил алтарь и, объятый негодованием, разбил скрижали завета, которые нес в своих руках, бросился в середину толпы, ниспровергнул идола, который был превращен в столь мелкий порошок, что был поглощен в питье, упрекал Аарона в его слабости, стал при входе в стан и с глазами, сверкающими благородным гневом, воскликнул страшным голосом: «Ко мне, верные израильтяне!» Все потомки Левиины сбежались к нему. «Препояшитесь мечом: пролейте кровь вашей братии!..» В короткое время три тысячи человек (по некоторым данным, двадцать три тысячи) были поражены. На следующий день после той катастрофы Моисей объявил народу, что он сделался виновным в большом преступлении, нарушив первую из заповедей, которые он поклялся хранить; несмотря на то, он обещал быть посредником между им и Богом ревнивым. И возвратился Моисей к Господу. «Господи, — взывал он в пламенной молитве, — прости этому народу или изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал!» — «Нет, — отвечал Господь. — Я изглажу из книги Моей только того, кто согрешит предо Мною; Я повелел тебе ввести израильтян в обетованную землю, и ты должен исполнить это поручение. Я не пойду с вами, ибо народ этот имеет ум огрубелый и, может быть, падет под ударами Моего гнева... но пошлю перед вами ангела Моего, который будет путеводителем». Моисей объявил об этом народу, который снял с себя все украшения и проливал слезы в свидетельство покаяния. Потом поставил свой шатер вне стана и назвал его скинией свидетельства, которую повелел охранять верному Иисусу: густое облако закрывало вход в нее. Сюда он приходил для благоговейного размышления в молчании. «И говорил Господь с Моисеем лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх. 33:11). По молитве его Господь обещал, что никогда не оставит свой народ. «Если я обрел милость пред Тобою, — вскричал он однажды в избытке душевной радости, — то покажи мне Тебя самого». — «Ты увидишь славу Мою, но не увидишь Меня самого, — отвечал Господь, — ибо человеку невозможно видеть Бога и не умереть...» Между тем Господь повелел законодателю приготовить новые скрижали и воззвал его на гору на сорок дней. По возвращении лицо его блистало столь ослепительным светом, что он принужден был закрывать его; потому что израильтяне в благоговейном страхе не смели приблизиться к нему. Законодатель изложил перед народом заповеди, данные Богом на горе, и план построения Ковчега Завета, которого исполнение возложено было на двух художников, избранных самим Богом. Они были единодушно приняты, и скоро мужи и жены спешили друг перед другом принести Богу Израилеву драгоценности, золото, серебро, драгоценные ткани, тонкий лен и проч. в таком количестве, что Моисей принужден был положить предел этой ревности (см. Веселеил и Елиав). Когда постройка скинии была окончена, Моисей благословил их, и ее торжественное возведение произошло в первый день второго года. С сего времени облако Господне сошло на нее, и облекло ее, и никто не мог проникнуть в святилище, потому что оно было исполнено славой Божьей, блиставшей со всех сторон. В тот же день Моисей освятил Аарона и его четырех сыновей и поставил их жрецами пред Богом. В скинии Господь давал Моисею разные заповеди, нравственные и обрядовые, составляющие третью книгу Пятикнижия — Левит. В восьмой день после установления скинии Моисей повелел первосвященнику Аарону принести разные жертвы Господу как за себя, так и за народ; по окончании жертв они вышли из скинии и благословили народ. «И явилась слава Господня всему народу: и выше! огонь от Господа и сжег на жертвеннике всесожжение и тук; и видел весь народ, и воскликнул от радости, и пал на лице свое» (Лев. 9:23—24). Но страшная катастрофа нарушила всеобщее спокойствие: Надав и Авиуд, первенцы Аароновы, вложив в свои кадильницы чуждый огонь, были пожраны пламенем. Моисей повелел вынести их тела и дал Аарону и его двум сыновьям, Елеазару и Ифамару, самые строгие повеления, под опасением навлечь на себя и на народ гнев Господень. Жрецам поведено было вкушать во святилище остатки жертвоприношений; Моисей, заметив, что козел, принесенный в жертву за грехи народа, остался нетронут, был раздражен на Аарона; но последний нашел законное извинение в крайней горести, в которую повергло его страшное происшествие того дня. В самый день установления скинии Моисей получил от Бога повеление об исчислении израильтян, достигших двадцатилетнего возраста; он тотчас произвел его с помощью Аарона и двенадцати князей народа. Вот полученный результат: колено Рувимово — 46 500 человек; Симеоново — 59 300; Иудино - 74 600; Иссахарово - 54 400; Завулоново — 57 400; Ефремове — 40 500; Манассино — 32 200; Вениаминово 35400; Гадово — 45 650; Даново — 62 700; Асирово — 41500; Неффалимово — 53 400; итого — 603 550 человек, могших носить оружие. Счисление сынов Невинных было произведено отдельно: они разделялись на три великих семейства, по числу сыновей Левин Гирсона, Каафа и Мерари. Колено Гирсона, состоявшее из двух фамилий, Ловени и Семея, состояло из 7500 человек мужского пола возрастом выше одного месяца; семейство Каафа, состоявшее из четырех фамилий — Амврама, Иссаара, Хеврона и Озииля, — 8600; наконец, колено Мерари, разделенное на две фамилии, Мооли и Муси, — 6200; всего 22 300. Каждая фамилия имела своего князя, а Елеазар, сын Ааронов, был князь князей левитских. Считая от 30 до 50 лет, то есть способных исполнять служение при скинии, потомков Левин было 9580 человек. Моисей исчислил также всех первенцев еврейских выше одного месяца и нашел 22 273. Известно, что первенцы мужского пола, от человека до скота, должны быть посвящены Господу; левиты и их стада были назначены для замены их; но поскольку число не было равно, то 273 первенца, превышавшие число левитов, были искуплены ценой серебра (1365 священных сиклей), предназначенного на потребности богослужения. Потом законодатель начертал порядок, которому израильтяне должны были следовать в походе и в расположении стана; он разделил армию на четыре главных корпуса, подразделенные на корпуса второстепенные, имевшие каждый своего начальника и свое знамя. Колена Иуды, Иссахара и Завулона, под именем полка Иудина, должны были располагать свои шатры на востоке и предводительствовать народу; потом следовал полк Рувима, состоявший из колен Рувима, Симеона и Гада, располагавшийся на юге; полк Ефрема, лежавший на западе и заключавший колена Ефрема, Манассии и Вениамина, следовал па третьем месте; наконец, позади всех следовал полк Дана, лежавший на севере и состоявший из колен Дана, Асира и Неффалима. Скиния расположена была в середине главного стана, между Рувимом и Ефремом; левиты, которые должны были нести ее в походе, располагались вокруг в следующем порядке: позади скинии на западе Гирсон, на юге Кааф, на севере Мерари; каждая из трех левитских фамилий имела свои частные обязанности. Моисей, Аарон и его сыновья располагались перед самой скинией и удерживали этот пост в походе. Разные заповеди о чистоте стана, об искуплении, жертве ревнования, посвящении назореев, о благословениях жрецов были предложены законодателем народу. Затем князья израильские и начальники фамилий сделали каждый приношение на обновление алтаря; кроме того, они дали шесть колесниц покрытых и двенадцать волов, которые были назначены на служение скинии и отданы в распоряжение левитам. Пасха была торжествен но празднована 14-го дня второго года. Наконец Моисей повелел выступить в поход 20-го дня. Прошло уже около года, когда израильтяне расположились станом в Синайской пустыне; облако, покрывавшее скинию, покинуло ее; и колена вышли в поход и направились к обетованной земле. Таким образом, этот народ. некогда угнетенный рабством, преобразовался в народ организованный! И это преобразование произошло в несколько месяцев! Это дело пройдет века!.. И даже тогда, когда ложное приложение этих начал пролило кровь Праведника, отломки этого закона, с тех пор бесполезного, сохранятся между рассеянными членами этого древнего народа, чтобы свидетельствовать векам будущим, что слава Иеговы явилась на Синае!.. Иовав, зять Моисея, хотел возвратиться в свою страну; но законодатель удержал его, обещая щедро наградить. Первый стан был в долине Фаран. Здесь народ, утружденный путем, возроптал на Моисея; причиной этого ропота были иноплеменники, которые, последовав за освободителем израильским и наскучив манной, с воплем требовали много различных и сытных египетских яств. Тщетно гнев Божий попалил огнем небесным часть стана; ропот не переставал. Тогда Моисей обратился с молитвой к Богу, и скоро чудодейственный ветер принес в стан бесчисленное множество перепелов из-за Чермного моря. Итак, желание непостоянного народа было удовлетворено; они могли насытиться мясом. «Мясо еще было в зубах их и не было еще съедено, как гнев Господень возгорелся на народ, и поразил Господь народ весьма великою язвою. И нарекли имя месту сему: Киброт-Гаттаава, ибо там похоронили прихотливый народ» (Чис. 11:33—34). Это было самое бурное время на столь тягостном поприще законодателя; душа его была угнетена печалью. «Какое тяжелое бремя! — говорил он. — Я не перенесу его! Великий Боже, благоволи ниспослать мне смерть!..» Бог благоволил облегчить его бремя; Он излил от Духа Своего на семьдесят мужей, избранных из старцев народа, которые вдруг стали пророчествовать и с тех пор постоянно пророчествовали. Двое из этих мужей, бывшие в стане, равно были объяты пророческим духом — Елдад и Модад. Один юноша, услышав, что они пророчествуют, возвестил об этом Моисею. «Господи, запрети им», — сказал ему Иисус, верный слуга. «Зачем эта зависть? — отвечал Моисей. — Дай Бог, чтобы весь народ пророчествовал и чтобы Господь излил на него Свой Дух». Законодатель скоро возвратился в стан со старцами, которые приняты были в соправители и таким образом положили начало иудейскому синедриону. Между тем Мариам и Аарон возроптали на Моисея под самым неблагоразумным предлогом. «Разве Господь говорит только устами одного Моисея? Разве Он не говорит и нам?» Смиренный раб Божий в молчании сожалел о их заблуждении: «Моисей же был человек кротчайший из всех людей на земле» (Чис. 12:3). Но Господь не оставил ненаказанными эти несправедливые жалобы. «Если есть между вами пророк,— сказал он им из облака скинии, перед которой Он призвал их с Моисеем, — то Я буду говорить ему во сне и явлюсь ему в видении; но Моисею, Моему верному рабу, Я говорю лицом к лицу; он видит Господа ясно, а не под образами и эмблемами. Как же вы осмелились восстать на него?» После этих слов Господь исчез, и вдруг Мариам была поражена проказой. Но Моисей утешил молитвой небесный гнев; после семи дней, проведенных вне стана, Мариам исцелилась и возвратилась к израильтянам, которые отправились из Асирова и расположились станом в пустыне Фаран. Отсюда, то есть с границ Ханаанской земли, Моисей послал двенадцать мужей, избранных из каждого колена, для соглядания обетованной земли. «Пройдите гору, — говорил он посланным, — и посмотрите, каково свойство местности, сильны или слабы жители, малочисленны или многочисленны, много ли укрепленных городов, плодоносна или бесплодна почва, покрыта ли деревьями или лишена их; исполните возложенное на вас поручение с благоразумием и принесите образчик туземных плодов». Возвратившись после сорокадневного отсутствия, посланные принесли в доказательство плодородия земли смоквы, фанаты и огромную виноградную ветвь, которую принуждены были повесить на палке, чтобы нести вдвоем; место, на котором она была срезана, получило название Есхол. Но десять из посланных преувеличили трудности ее покорения и силу ее жителей. «Земля, по которой мы проходили, пожирает своих жителей, — говорили они, — мы видели чудовищных великанов, перед которыми мы кажемся насекомыми». Тщетно два другие соглядатая, Халев и Иисус, старались опровергнуть это ложное донесение; народ, устрашенный мнимыми опасностями, высказал все свое малодушие: «Зачем мы не умерли в Египте или в этой пустыне, нежели погибнуть от меча, нежели видеть в руках неприятеля наших жен и детей? Изберем другого начальника и возвратимся в Египет». При этих словах Моисей и Аарон пали на землю в присутствии всего народа. Иисус и Халев растерзали свои одежды, настойчиво умоляли израильтян переменить мысли и обещали им победу — им отвечали только страшными угрозами. Раздражение достигло высшей степени; вдруг Господь явился над скинией: «За оскорбительный ропот и неверие, несмотря на все чудеса, произведенные Мной для спасения его, этот народ будет поражен язвой и умрет в пустыне... тебя, раба Моего, я поставлю вождем нового, лучшего народа». — «Зачем, Господи, — отвечал Моисей, — Ты умертвишь этот народ как одного человека? Что скажут египтяне? Что скажут жители этих стран, которые узнали, что Ты предходишь нам? Они скажут: Бог Израильский не мог сдержать Своей клятвы и погубил всех их в виду той земли, которую клялся дать им... Боже милосердый, молю Тебя, прости этому народу». — «Я простил им, — отвечал Господь, — дети их войдут в обетованную землю, но они не увидят ее, и трупы их останутся в этой пустыне, в которой они будут блуждать еще сорок лет. Из всех, имевших более двадцати лет во время исчисления, только Иисус и Халев войдут в обетованную землю». Это осуждение вдруг переменило гнев израильтян на печаль: стыдясь своей слабости, они хотели исправить заблуждение сражением. «Господа нет с вами, — отвечал Моисей, — вы падете от меча неприятеля, если осмелитесь напасть на него». Несмотря на этот совет, они напали на соединившихся амаликитян и хананеян, но были отражены и возвратились в стан в совершенном беспорядке. После продолжительного стана в Кадис-Варни, в виду обетованной земли, Моисей дал непременное повеление возвратиться в пустыню. Израильтяне направились к Чермному морю, около горы Сеир, которую им повелено было уважать по причине населявших ее потомков Исава. Они долгое время кружили около этой горы, потом направились в пустыню Моавитскую через долины Елафа и Гесион-Гавера. Потомки Лота населяли эту страну, первоначально занимаемую исполинами; израильтяне должны были почитать их друзьями. Наконец, прошло тридцать восемь лет с тех пор, как израильтяне оставили границы обетованной земли, и они достигли берегов потока Арпонского, за которым жили аморреяне. В продолжение этого долгого времени испытания не один раз непокорный народ восставал на своего вождя и внушал ему сильное беспокойство и не один раз небесный гнев призывал их к долгу страшными наказаниями. Из всех происшествий, что случились после осуждения в Кадис-Варни, возмущение Корея, Дафана и Авирона было самое плачевное. Двести пятьдесят старейшин пристали к их стороне: достоинство Аарона было причиной их возмущения. В определенный день они явились перед законодателем и осыпали его оскорбительными упреками. Моисей пал ниц и оплакивал их заблуждение. «Вы виновны, дети Левин, — говорил он им, — в том, что восстаете на меня; я сделал для вас все, что должно. Кто скажет, что я взял что-либо у него, что я сделался виновен в малейшей несправедливости? Подумай, Корей; я даю тебе время размыслить до утра: если ты не возвратишься к лучшим мыслям, то осмелься взять кадильницу и явиться со своими сообщниками перед Господом». В то же время он повелел Дафану и Авирону явиться перед собранием семидесяти старцев; но они отказались: «Не довольно ли того, что ты нас извел из прекрасной страны (Египта), чтобы уморить в пустыне? Хочешь ли еще давать нам законы? Не все ли мы равно святы в очах Божьих? Где та страна, кипящая медом и молоком, в которую ты должен ввести нас? Где те поля и виноградники, которые ты обещал нам? Мы не слушаем тебя». В следующий день все израильтяне собрались перед скинией: Корей с кадильницей в руках силился возмутить народ... но по слову Моисея земля разверзлась и пожрала Корея, Дафана и Авирона с их шатрами и со всем, что принадлежало им. Двести пятьдесят старцев, участвовавшие в их возмущении, были попалены небесным огнем. Это страшное наказание возбудило ропот израильтян, которые в следующий день сильно восстали на Моисея и Аарона. Раздраженный Господь воспламенил страшный пожар, истребивший четырнадцать тысяч семьсот человек, и Его гнев был остановлен только присутствием Аарона, который с кадильницей в руке прошел между мертвыми и умиравшими. Чтобы навсегда устранить в будущем спор о первосвященническом достоинстве и чтобы сделать избрание Господне очевидным для всех, Господь повелел положить в скинии двенадцать жезлов князей двенадцати колен. Жезл Ааронов зацвел в одну ночь, и это чудо навсегда утвердило в его потомстве первосвященническое достоинство. В первый месяц сорокового года после исхода из Египта израильтяне расположились станом в Кадисе, в пустыне Син; здесь умерла и погребена была сестра Моисея. Недостаток воды снова возбудил ропот в народе; но Моисей и Аарон, простершись пред скинией, молили о помощи Господа. «Требуйте воды из камня, и он даст ее», — отвечал Господь. Моисей взял чудодейственный жезл и явился пред народом: но кто поверит ему? Вера его колеблется... «Можем ли мы извести воду из этого камня?» В то же время он, колеблясь, поднимает жезл и дважды ударяет в камень, из которого тотчас заструился изобильный источник. «За то, что вы не поверили Мне, за то, что вы не прославили Меня пред народом, — сказал разгневанный Господь Моисею и Аарону, — вы умрете в пустыне и не введете народа Моего в обетованную землю...» Воды Кадиса были названы водами пререкания — от обстоятельств, предшествовавших их появлению. Между тем Моисей просил у царя едомского позволения пройти через его владения по предначертанному пути, с предложением платить ему даже за воду, которую будут пить израильтяне и их стада. Но потомки Исава отказали настоятельным просьбам своих соплеменников и с оружием в руках противостали им на пути. Моисей не должен был нападать на них (об этом сказано выше); итак, он обошел их страну и направился к горе Ор, лежащей на границах Идумеи. Здесь-то первосвященник Аарон должен был окончить свое поприще. Но между тем как израильтяне оплакивали потерю второго своего освободителя, Арад, царь хананейский, неожиданно напал на них, поразил и возвратился в свое царство с богатой добычей. Стыдясь этого поражения, израильтяне поклялись истребить потомков Ханаана и разрушить их города. Этот обет был угоден Господу; и скоро хананеяне пали под ударами тех, которые некогда бежали от них. Города их были разрушены, и это место названо Ормою, или Гормою, что значит проклятие. Израильтяне продолжали обходить Идумею. Продолжительность пути, усталость, жажда возбудили новый ропот: Бог наказал их змеями, которые, бросаясь на них с яростью, многих ужалили. Устрашенный народ обратился к Моисею, и казнь прекратилась. Но, чтобы увековечить воспоминание о их возмущении и небесном наказании, законодатель воздвигнул медного змея, который, кроме того, имел силу исцелять тех, которые, будучи ужалены, взирали на него. Вышедши из этого места, израильтяне постепенно располагались станом в Овофе, Иеавариме, на берегах потоков Заредского и Арнонского; потом пришли в Матфану, Магалиил, Вамоф. Достигши границ моавитских, долины, над которой господствует гора Фасга, близ пустыни, они отправили послов к Сиону, царю аморрейскому, прося позволения пройти через его владения на тех же условиях, какие предложены были царю едомскому. Царь аморрейский не только отказал, но пошел против них со всей своей армией и дал сражение близ Иасы в пустыне; но был разбит наголову и изгнан из своих владений, которые достались евреям. Последние продолжали свое шествие по направлению к Васану, когда царь последней страны Ог, исполин, дал им сражение в Едраи; он был побежден и разделил участь царя аморрейского. После этих побед, обеспечивших за ними довольно обширную страну, израильтяне остановились станом в долинах моавитских, на левом берегу Иордана. Царь моавитский, устрашенный их приближением, опасался участи своих соседей. В это время недалеко от Евфрата жил славный пророк; Валак, царь моавитский, призвал его проклясть Израиль. Но пророк, объятый Божиим Духом, трижды благословил потомков Иакова и воспел будущую славу Израиля (см. Валаам). После этого разительного свидетельства о высоком назначении народа Божия Валаам возвратился в свою страну; Валак также удалился в свои владения, где память племянника Авраамова обещала ему спокойствие. Во время пребывания в Ситтиме многие израильтяне забыли Бога в объятиях блудниц моавитских, которые вовлекли их в нечестивое служение Веельфогору. «Призови князей народа, — сказал Господь Моисею, — и пусть преступники будут повешены перед лицом сонма, чтобы гнев Мой не поразил Израиля». Это повеление было исполнено с крайней точностью: 24 000 человек преданы казни. Но среди всеобщей скорби по случаю этой казни один израильтянин, знаменитый между своими братьями, Замврий, сын Соля, из колена Симе-онова, ввел в палатку развратную ма-дианитянку (Хазви, дочь мадиамско-го князя Сура) пред глазами Моисея и всего народа, которых печаль собрала перед скинией. При виде этого преступления Финеес, сын первосвященника Елеазара, объятый негодованием, схватил кинжал, бросился к палатке и одним ударом поразил преступную чету. Ревность Финееса была угодна Господу, который из внимания к ней остановил свой гнев на Израиль. Преступление Хазви и обольщение израильтян не должны были остаться ненаказанными: Бог повелел Моисею истребить мадианитян. Около того же времени Моисей и Елеазар произвели новое счисление народа и получили в итоге 601 730 человек, способных носить оружие. Этот итог гораздо меньше полученного за тридцать восемь лет перед тем; этому не надобно удивляться, обратив внимание на препятствия к размножению израильтян в пустыне и, кроме того, на погибель многих вследствие частых возмущений этого неукротимого народа. Моисей продолжал излагать перед народом законы, которые давал ему Господь. Законы, относящиеся к наследственному праву дочерей, имеют тесную связь с историческим обстоятельством, о котором поэтому мы не можем умолчать. Салпад, князь колена Манасси-ина, умер, не оставив детей мужского пола; пять его дочерей явились перед собранием старейшин, Моисеем и первосвященником Елеазаром и требовали наследия своего отца. Моисей, вопросив Господа, снизошел к их требованию; и с тех пор было постановлено, чтобы дочери наследовали отцу при недостатке детей мужского пола и близкие родственники при недостатке детей обоего пола. Между тем уже близок был конец славного и тягостного поприща великого человека! Он должен был разделить участь брата своего Аарона — умереть в виду той прекрасной земли, которая столько раз была обещана ему! Господь призвал его на гору Авараам и сказал: «Взгляни на эту плодоносную землю, которую Я дам сынам Израилевым, взгляни и умри... Ты не войдешь в нее, потому что ты и твой брат оскорбили Меня в пустыне Син, при водах пререкания...» Моисей, с полной преданностью воле Божьей, просил Господа назначить ему преемника. «Передай свою власть Иисусу, сыну Навину, — сказал Господь, — возложи на него руки в присутствии Елеазара и всего народа; наставь его и дай ему часть твоей славы: он введет Мой народ в землю, кипящую молоком и медом». Возвратившись с горы, Моисей объявил израильтянам волю Господню и представил им Иисуса Навина, который и признан был вождем народа вместо него. Настало время отомстить мадианитянам за то страшное наказание, которое они навлекли на сынов Израиля. Двенадцать тысяч человек, предводительствуемые Финеесом, который трубил в трубу и нес священные сосуды, отправились против них, настигли и разбили наголову: все, кто носил оружие, преданы мечу. Пять царей мадиамских, Евин, Роком, Сур, Ир и Ровок, погибли вместе с Валаамом; города, деревни и селения были сожжены и разграблены; победители возвратились в стан, обремененные добычей, ведя с собой жен, детей и стада. Моисей встретил их с первосвященником Елеазаром и старцами. При виде мадианитянок, увлекших некогда израильтян в разврат и идолопоклонство, неумолимый законодатель сказал с гневом: «Зачем эти жены? Не они ли, по совету Валаама, обольстили сынов Израиля, увлекли их к нечестивому служению Фогору и навлекли на народ гнев Всемогущего?» В то же время он дал повеление немилосердно умертвить всех жен, имевших половое общение с мужами, и всех детей мужского пола, исключая дев. Исполнители этого страшного повеления должны были провести семь дней вне стана с девами, пощаженными от убийства, для законного очищения. Равным образом вся добыча была очищена огнем или водой; она была весьма велика: 675 500 овец, 52 000 волов и 61 000 ослов, не считая бесчисленного множества других предметов разного рода. Она была разделена на две части, из которых одна была дана сражавшимся, а другая — остальному народу; но третья часть, отделенная от двух первых, дана была первосвященнику и левитам; первый получил пятисотую, а левиты пятидесятую часть всех животных. Пленные девы в числе 32 000 были распределены таким же образом, как и остальная добыча. По разделении добычи все военачальники предстали перед Моисеем. «Мы считали воинов, — сказали они, — ни один из них не погиб; так принеси ко Господу все золото, которое мы взяли в добычу». Моисей и Елеазар положили в скинии, как дар Богу сил, этот дорогой дар, весивший 16 750 сиклей. Страны Иасир и Галаад, отнятые у аморреян, должно было разделить победителям; но два колена, Рувимово и Гадово, имевшие многочисленные стада, просили себе эти страны, изобильные пастбищами. Законодатель и старейшины народа согласились на их просьбу и присоединили к ним половину колена Манассиина с непременным условием, чтобы они оставили свои семейства и стада за Иорданом, а сами с оружием в руках помогли своим братьям покорить обетованную землю и возвратились в свои уделы только после окончательного разделения ее. Это условие было принято, и потомки Рувима, Гада и Манассии стали с того времени строить, укреплять и восстанавливать из развалин города, давая им новые имена, отводили стойла и луга для стад; в то же время потомки Манассии, под предводительством Иаира и Навава, вошли в страну Галаадскую и изгнали аморреян из многих городов и селений, которым дали имена своих начальников. Главный стан находился на левом берегу Иордана, прямо против Иерихона. Здесь Моисей излагал народу свои последние повеления. Он повелел истребить без жалости всех жителей земли Ханаанской, уничтожить их идолов и все знаки нечестивого служения. Потом начертал границы обетованной земли и сам назначил двенадцать князей колен, которые вместе с Иисусом и первосвященником Едеазаром должны были разделить ее; назначил города левите-кие и города убежища и предложил другие правила. Наконец созвал весь Израиль, окончательно облек Иисуса всей своей властью, заставил народ принять его вместо себя и, написав повеление, утверждавшее этот акт, другой список дал жрецам и старейшинам. Последним делом его законодательства было, чтобы через каждые семь лет заповеди закона были читаны перед народом, даже женами и детьми, для того, чтобы израильтяне с ранних лет научались бояться и любить Господа. Но как горько было для него открытие тех страшных бедствий, которые некогда изольются на Израиль в наказание за его бесчисленные беззакония. Потом Господь повелел Моисею изобразить в торжественной песне высокое, но страшное назначение этого избранного народа: «Напиши эту песнь и спой ее перед всем Израилем, чтобы он повторял день и ночь и чтобы она была свидетельством Нашего союза». После сего Моисей положил в Ковчег Завета Книгу Закона и повелел левитам хранить ее; и стал петь в присутствии всего Израиля, столпившегося в долинах моавских: «Внимай, небо, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих. Польется как дождь учение мое, как ржа речь моя, как мелкий дождь на зелень, как ливень на траву. Имя Господа прославляю; воздайте славу Богу нашему. Он твердыня; совершенны дела Его, и все пути Его праведны; Бог верен, и нет неправды [в Нем]; Он праведен и истинен; но они развратились пред Ним, они не дети Его по своим порокам, род строптивый и развращенный. Сие ли воздаете вы Господу, народ глупый и несмышленыш? не Он ли Отец твой, Который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя? Вспомни дни древние, помысли о летах прежних родов; спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе. Когда Всевышний давал уделы народам и расселял сынов человеческих, тогда поставил пределы народов по числу сынов Израилевых; ибо часть Господа народ Его, Иаков наследственный удел Его. Он нашел его в пустыне, в степи печальной и дикой, ограждал его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока Своего; как орел вызывает гнездо свое, носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берет их и носит их на перьях своих, так Господь один водил его, и не было с Ним чужого бога. Он вознес его на высоту земли и кормил произведениями полей, и питал его медом из камня и елеем из твердой скалы, маслом коровьим и молоком овечьим, и туком агнцев и овнов Васанских и козлов, и тучною пшеницею, и ты пил вино, кровь виноградных ягод. И feji Иаков, и] утучнел Израиль, и стал упрям; у тучнел, отолстел и разжирел; и ocmaрeл он Бога, создавшего его, и презрел твердыню спасения своего. Богами чуждыми они раздражили Его и мерзостями /своими/ разгневали Его: приносили жертвы бесам, а не Богу, богам, которых они не знали, новым, которые пришли от соседей и о которых не помышляли отцы ваши. А Заступника, родившего тебя, ты забыл, и не помнил Бога, создавшего тебя. Господь увидел [и вознегодовал], и в негодовании пренебрег сынов Своих и дочерей Своих, и сказал: сокрою лице Мое от них /и] увижу, какой будет конец их; ибо они род развращенный; дети, в которых нет верности; они раздражили Меня не богом, суетными своими огорчили Меня: и Я раздражу их не народом, народом бессмысленным огорчу их; ибо огонь возгорелся во гневе Моем, жжет до ада преисподнего, и поядает землю и произведения ее, и попаляет основания гор; соберу на них бедствия и истощу на них стрелы Мои: будут истощены голодом, истреблены горячкою и лютою заразою; и пошлю на них зубы зверей и яд ползающих по земле; извне будет губить их меч, а в домах ужас — и юношу, и девицу, и грудного младенца, и покрытого сединою старца. Я сказал бы: рассею их и изглажу из среды людей память о них; но отложил это ради озлобления врагов, чтобы враги его не возомнили и не сказали: наша рука высока, и не Господь все сие. Ибо они народ, потерявший рассудок, и нет в них смысла. О, если бы они рассудили, подумали о сем, уразумели, что с ними будет! Как бы мог один преследовать тысячу и двое прогонять тьму, если бы Заступник их не предал их, и Господь не отдал их! Ибо заступник их не таков, как наш Заступник; сами враги наши судьи в том. Ибо виноград их от виноградной лозы Содомской и с полей Гоморрских; ягоды их ягоды ядовитые, грозды их горькие; вино их яд драконов и гибельная отрава аспидов. Не сокрыто ли это у Меня? не запечатано ли в хранилищах Моих? У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них. Но Господь будет судить народ Свой и над рабами Своими умилосердится, когда Он увидит, что рука их ослабела, и не стало ни заключенных, ни оставшихся вне. Тогда скажет [Господь], где боги их, твердыня, на которую они надеялись, которые ели тук жертв их /и/ пили вино возлияний их? пусть они восстанут и помогут вам, пусть будут для вас покровом! Видите ныне, [видите,! что это Я, Я — и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей. Я подъемлю к небесам руку Мою и [клянусь десницею Моею и] говорю: живу Я вовек! Когда изострю сверкающий мен Мой, и рука Моя приимет суд, то отмщу врагам Моим и ненавидящим Меня воздам; Мои кровью, и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага. [Веселитесь, небеса, вместе с Ним, и поклонитесь Ему, все Ангелы Божий.] Веселитесь, язычники, с народом Его [и да укрепятся все сыны Божий]! ибо Он отметит за кровь рабов Своих, и воздаст мщение врагам Своим, [и ненавидящим Его воздаст,] и очистит [Господь] землю Свою и народ Свой!» (Втор. 32:1—43). После сего Господь сказал Моисею: «Взойди на гору Навав и взгляни на землю, которую Я обещал Моему народу: здесь должно кончиться твое поприще; здесь ты должен соединиться со своими предками...» Но прежде исполнения этого строгого приговора законодатель хотел проститься с народом, отец хотел еще благословить своих детей. «Господь пришел от Синая, — говорил он с пророческим восторгом, который, казалось, увеличился в минуту кончины, — открылся им от Сеира, воссиял от горы Фарана и шел со тьмами святых; одесную Его огнь закона... Да живет Рувим и да не умирает, и [Симеон] да не будет малочислен! Но об Иуде сказал сие: услыши, Господи, глас Иуды и приведи его к народ) его; руками своими да защитит он себя, и Ты будь помощником против врагов его. И о Левый сказал: туммим Твой и урим Твой на святом муже Твоем, которого Ты искусил в Массе, с которым Ты препирался при водах Меривы, который говорит об отце своем и матери своей: «я на них не смотрю», и братьев своих не признает, и сыновей своих не знает; ибо они, левиты, слова Твои хранят и завет Твой соблюдают, учат законам Твоим Иакова и заповедям Твоим Израиля, возлагают курение пред лице Твое и всесожжения на жертвенник Твой; благослови, Господи, силу его и о деле рук его благоволи, порази чресла восстающих на него и ненавидящих его, чтобы они не могли стоять. О Вениамине сказал: возлюбленный Господом обитает у Него безопасно, [Бог] покровительствует ему всякий день, и он покоится между раменами Его. Об Иосифе сказал: да благословит Господь землю его вожделенными дарами неба, росою и дарами бездны, лежащей внизу, вожделенными плодами от солнца и вожделенными произведениями луны, превосходнейшими произведениями гор древних и вожделенными дарами холмов вечных, и вожделенными дарами земли и того, что наполняет ее; благословение Явившегося в терновом кусте да приидет на главу Иосифа и на темя наилучшего из братьев своих; крепость его как первородного тельца, и роги его, как роги буйвола; ими избодет он народы все до пределов земли: это тьмы Ефремовы, это тысячи Манассиины. О Завулоне сказал: веселись, Завулон, в путях твоих, и Иссахар, в шатрах твоих; созывают они народ на гору, там заколают законные жертвы, ибо они питаются богатством моря и сокровищами, сокрытыми в песке. О Гаде сказал: благословен распространивший Гада; он покоится как лев и сокрушает и мышцу и голову; он избрал себе начаток земли, там почтен уделом от законодателя, и пришел с главами народа, и исполнил правду Господа и суды с Израилем. О Дане сказал: Дан молодой лев, который выбегает из Васана. О Неффалиме сказал: Неффалим насыщен благоволением и исполнен благословения Господа; море и юг во владении его. Об Асире сказал: благословен между сынами Асир, он будет любим братьями своими, и окунет в елей ногу свою; железо и медь — запоры твои; как дни твои, будет умножаться богатство твое. Нет подобного Богу Израилеву, Который по небесам принесся на помощь тебе и во славе Своей на облаках; прибежище [твое] Бог древний, и [ты] под мышцами вечными; Он прогонит врагов от лица твоего и скажет: истребляй! Израиль живет безопасно, один; око Иакова видит пред собою землю обшитую хлебом и вином, и небеса его каплют росу. Блажен ты, Израиль! кто подобен тебе, народ, хранимый Господом, Который есть щит, охраняющий тебя, и меч славы твоей? Враги твои раболепствуют тебе, и ты попираешь выи их» (Втор. 33:2, 6—29). После сего Моисей на глазах всего народа взошел на гору и здесь, взглянув в последний раз на землю, обетованную потомкам Авраама, уснул вечным сном... «И погребен на долине в земле Моавитской против Беф-Фегора, и никто не знает места погребения его даже до сего дня. Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась. И оплакивали Моисея сыны Израилевы на равнинах Моавитских [у Иордана близ Иерихона] тридцать дней. И прошли дни плача и сетования о Моисее... И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу, по всем знамениям и чудесам, которые послал его Господь сделать в земле Египетской над фараоном и над всеми рабами его и над всею землею его, и по руке сильной и по великим чудесам, которые Моисей совершил пред глазами всего Израиля» (Втор. 34:6—8, 10—12). Некоторые писатели, основываясь на неопределенном предании, утверждали, что божественный законодатель добровольно удалился от своего народа, чтобы пощадить его от печали видеть его умирающим, чтобы предупредить крайность, до которой излишнее удивление к нему могло довести этот народ, столь склонный к идолопоклонству; наконец, чтобы оставить их в неизвестности, которая всегда представляла им гений Израиля, бодрствовавший над их судьбой. Так сделал Ликург, спустя семьсот лет; получив от спартанцев клятву ничего не изменять в законах до своего возвращения, он, подобно Моисею, удалился от них и не возвращался к ним. Обратим взор назад; обнимем одним взглядом путь, который мы столь быстро прошли, с того времени, когда Нил принял в свое недро драгоценный залог, до того, когда законодатель исчез из глаз народа после трогательного прощания: сколько предметов для удивления!.. «Вопроси времена прошедшие, от одного края мира до другого, — восклицал Моисей в пустыне, — и ты увидишь, что до сего дня ничего не было подобного...» Нет! никогда столько чудесного, столько великого не являлось под солнцем; никогда не являлось лицо, соединявшее в себе в столь высокой степени все свойства, украшающие героев: вождь, законодатель, моралист, историк, поэт!.. Какой удивительный характер этой великой души, которая соединяла в себе все, что можно вообразить самого грозного и самого нежного, которой непоколебимая твердость не обманывала никогда! Кто подобен тебе, Моисей? Только Один превзошел твою славу; но этот Один был Богочеловек, Которого ты сам возвестил: «Я воздвигну им Пророка из среды братьев их, такого как ты, и вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему; а кто не послушает слов Моих, которые [Пророк тот] будет говорить Моим именем, с того Я взыщу» (Втор. 18:18—19). Мы должны теперь рассмотреть Моисея как историка, защитить его память от нападок, доказать, что его существование несомнительно, и утвердить подлинность пяти написанных им книг, которых собрание известно у христиан под именем Пятикнижия. Это творение — одно из драгоценнейших памятников в религиозном отношении, и через это свойство должно преимущественно заслуживать внимания философов всех веков. Первой мыслью XVIII в. было оспорить глубокую древность этого творения и утверждать, что оно не было известно до Птолемея Филадельфа. Вольнодумцы основывали свое мнение на молчании египетских писателей и говорили, что если бы и Александрийская библиотека не была сожжена, то и тогда мы увидели бы, что древние писатели не говорили о Моисее. Без сомнения, этот вандалистский поступок не позволяет нам показать ложность мыслей вольнодумцев; несмотря на то, если бы Александрийская библиотека существовала, мы могли бы ясно доказать противное. Моисей не был известен до Птолемея Филадельфа! Но задолго до Птоломея Филадельфа иудеи служили в войсках царей египетских и сирийских; они служили в войсках александрийских, где им дарованы были большие преимущества. Феофраст знал их; Аристотель хвалил их мудрость и знание. Рассеянные в империях Ниневии и Вавилона во время плена, разве иудеи ничего не говорили о своем законодателе? Кто этому поверит? Разве египтяне, изобретшие столько басен об их исходе из Египта, не знали их вождя? Новейшие критики, вероятно, все это забыли, потому что утверждают противное; вероятно, забыли, что египетские архивы, собранные Манефоном, называли его то Озарсифом, то Моисеем? Сам Юлиан-богоотступник, которого остроумная ирония равнялась иронии Вольтера, которого сведения были обширнее, сам Юлиан никогда не думал подвергнуть сомнению древность Моисея и его миссию еврейского законодателя. Цельс, смертельный враг христиан первых веков, очевидно, образованнейший из отцов энциклопедии, допускал, подобно иудеям и отцам церкви, глубокую древность Пятикнижия. В наши времена, когда стали понимать Вольтера и не довольствоваться его мнениями, лишенными доказательств, когда углубились в строгие исследования, несмотря на удивительные успехи самого широкого изучения, никакие открытия, ни исторические, ни археологические, ни географические, никогда, как это заметил г-н Фрейсинус, не показали неверности времени этой книги-памятника. Напротив, все утверждало всеобщее верование и доказывало неопровержимым образом, что она написана более чем за три тысячи лет до нашего времени. Чем более ученые исследования освещают и совершенствуют знание древности, тем яснее подтверждается время появления Пятикнижия. Эти книги, предполагаемые или упоминаемые всеми другими книгами Ветхого Завета, заключают в себе историю иудейского законодательства и событий, предшествовавших ему. Необходимо и естественно признать, что они написаны в то самое время, когда происходило это законодательство; Моисей говорит об этом положительно: он обязан был рассказать некоторые современные происшествия и завет Господа с израильтянами. Самый слог подтверждает истину этих слов: краткий, иногда даже неясный в изложении фактов, случившихся до исхода из Египта, он вдруг переменяется и делается ясным, сочным, разнообразным, как обыкновенно бывает с современной историей. Очевидно, что писатель излагает по мере того, как происходят факты и даются законы. Это доказывается прибавлениями, пояснениями и отдельными, рассеянными на каждой странице законами, которые появлялись по ходу дела. Это законодатель, который увеличивает и довершает свою систему. Даже можно сказать, что Второзаконие есть настоящий журнал законодательства, потому что каждый закон следует вслед за рассказом, породившим его. Кроме того, каким образом писатель позднейший мог изучить столь особенный язык, которого противники подлинности Пятикнижия не могли не знать и который мы скоро рассмотрим? Между прочими причинами, подтверждающими глубокую древность закона Моисеева, остановимся на двух главных наблюдениях. Современные нам иудеи сохраняют народное торжественное предание, что закон их был дан Моисеем, и история показывает нам, что они были постоянно убеждены в этой истине. Философы XVIII в. говорят им: «Мы знаем ваши летописи лучше, чем вы сами; ваш закон явился в первом веке христианской эры». Что отвечали бы эти же философы жителю берегов Ганга, который сказал бы им: вы ничего не смыслите в своем законодательстве, и закон салический, почитаемый вами столь древним, не восходит далее пяти веков? Они почли бы этого индийца безумным. Разве иудеи, на том же основании, не могут почесть их безумными? Когда христиане получили от израильского народа Пятикнижие, почитаемое им священным, тогда все секты, разделявшие этот народ, единодушно соглашались, что оно появилось задолго до того времени, когда народ возвратился из плена, что оно существовало почти за шесть веков прежде и что писателем его был Моисей. Такое согласное свидетельство людей, разделенных пространством, образом мыслей и желанием взаимно унизить друг друга, не есть ли самый ясный признак истины? Наконец, ученые, конечно не слишком религиозные, французской экспедиции в Египет при виде мест, на которых произошла большая часть фактов, описанных в священных книгах, были поражены характером древности, который мы обозначили; один из них, г-н Дюбоа-Эме, так говорит об этом: «Библия заслуживает внимание всех в историческом отношении... Невозможно с большей истинностью начертать картину частной жизни семейств, кочующих в пустыне. Все, что мы извлекли из Пятикнижия, столь правдоподобно и так тесно совпадает с рассказом светских историков, что невозможно, чтобы это творение было, как утверждают, вымыслом Ездры или Хелкии из видов чисто политических и религиозных. Эти иудейские священники дали бы иудеям предков богатых и сильных, говорили бы о победах, а не о поражениях. В неверной истории своего народа самолюбие диктует каждую фразу». Между тем возражают: почему Пятикнижие, по общему мнению столь древнее, не говорит о Сезострисе, который победоносно прошел Азию и Африку и опустошил Палестину? Но Шампольон доказал, что Сезострис, или Рамсес, взошел на престол в то время, когда народ еврейский блуждал уже двадцать два года в пустыне, и что, следовательно, двойной переход этого царя из Африки в Азию, из Азии в Африку должен совпадать с пребыванием этого народа в степях Аравийских. Вот почему, ни отправляясь, ни возвращаясь, победитель не встретился и не мог встретиться с израильским народом. Итак, должно признать, что страницы Пятикнижия, запечатленные характером веков отдаленных, времен Моисея, были написаны в его время, не раньше тридцати трех веков до этого. Правда ли, что существовал Моисей? Так же правда, как и то, что существовал Зороастр, Залевк, Нума, Солон, Пифагор, Конфуций; доказательства, подтверждающие действительность их существования, ни многочисленнее, ни сильнее доказательств существования Моисея. Подобно им, Моисей имеет свидетельство своих граждан; и халдеи, арабы, египтяне, финикияне не отказывали ему в своем свидетельстве. Более того, иудейский народ сохраняет догматы, законы, общественное устройство, и сохраняет их только потому, что почитает их происшедшими от него: «Он делает еще более, — прибавляет г-н Гене, — он показывает вам фамилию этого законодателя, и в продолжение более тысячи лет мог бы показать вам потомков того же самого Моисея, доказывая, подобно потомкам Аарона, общее их начало народными записями и генеалогиями, тщательнее сохраненными и более достойными веры, чем все генеалогии знаменитостей Европы». Предполагая, что Моисей действительно существовал, каким образом он мог написать Пятикнижие? Искусство вырезывать свои мысли на полированном камне, свинце, дереве было в его время единственным способом писать; египтяне и халдеи не писали иначе. Если же допустим, что это наблюдение справедливо, возражению не будет еще доставать твердости; но это наблюдение неверно, как показывают исследования. Г-н Шампольон нашел в Музеуме египетских древностей акт, относящийся к пятому году царствования Футмосиса III, пятого царя восемнадцатой династии. Следовательно, искусство писать было известно во время этого фараона; следовательно, в его время уже употреблялся папирус. Но Футмосис III управлял Египтом почти за два века до того времени, когда Моисей написал Пятикнижие. Положим, говорят, что Моисей действительно существовал, что он написал Пятикнижие, но скольким искажениям подверглось оно, переходя через столько веков! Существенное однообразие всех известных текстов подтверждает его существенную целость; и иначе не могло быть, потому что даже при жизни Моисея Пятикнижие находилось под ручательством и уважением всего народа. Законодатель предписал читать перед всем Израилем закон через каждые семь лет; народные песни воспевали достопамятные факты, рассказанные в этих книгах, и, не говоря уже о священниках и левитах, сами цари должны были иметь список их. Итак, необходимо заключить, что Пятикнижие, всегда хранимое избраннейшими из всего народа, изъято от всякого важного повреждения. Перейдем теперь к исследованию каждой книги отдельно. Достаточно прочитать рассказ книга Бытие, чтобы убедиться, что автор написал самую верную, самую точную, самую драматическую картину развития первобытного человечества. Не теряя из виду времени написания этой книги, нельзя не убедиться, что автору ее необходим был гений для исполнения этого предприятия, особенно нельзя не убедиться, что никакое творение не излагало начала вещей с такой умеренностью, простотой и глубиной. Ничто не может выдержать сравнения с книгой Бытие, ничто не воспроизводит даже тени точности и философической истины этой божественной книги. В других творениях мы везде видим только па-родные басни и мифы, которых символы и аллегории не имеют смысла. Между тем вольнодумцы не стыдились утверждать, что мы имеем самый дурной список из всех преданий о начале мира и составных его элементах. Они предпочитают ему космогонию египтян, творение фивских жрецов. Вот что говорит с важностью Санхониатон, древнейший из историков после Моисея: «Началом вселенной был темный и бурный воздух, ветер, произошедший из непрозрачного воздуха хаоса. Это начало было беспредельно и долгое время не имело ни границ, ни формы. Но когда ветер полюбил свои собственные начала, то произошло смешение, и это смешение названо было желанием или любовью. Это смешение, будучи совершенным, сделалось началом всех вещей; но ветер не знал своего собственного создания — смешения. Последнее породило со своим отцом ветром глину, а из последней произошли все роды во вселенной». Если мы перейдем к философам греческим, то увидим, что Фалес, основатель ионийской школы, признавал всеобщим началом воду; Платон утверждал, что Бог мог только устроить, но не создать мир; Аристотель рассуждал подобно Платону, но, восходя к действиям причин, доказывал, что существовал первый движитель; Зенон допускал, что мир образовался своей собственной энергией сам из себя, и признавал три начала, одаренные способностью творить: Бога, материю и судьбу, управляющую двумя первыми; Эпикур предполагал, что мир существовал от вечности, что все существа произошли от плодотворного столкновения или сближения атомов. Достаточно только указать на эти космогонии, чтобы видеть, что им недостает смысла. Надобно ли говорить о космогониях других народов? По понятию индийцев, слон держит мир; по мнению перуанцев, солнце создало все; канадцы утверждают, что какой-то огромный заяц родил все; гренландцы думают, что человек вышел из раковины. Эти различные космогонии суть или детские басни, или философические отвлеченности; одна только книга Бытие, оригинал всех этих копий, удовлетворяет вместе и душе, и уму человека. Автор, писавший, очевидно, на основании записок или непрерывных преданий, с разительной верностью изображает детство человеческого рода. Сначала он изображает высокую, поразительную картину создания мира, творения Адама и Евы; потом следует картина родов от первого человека до Ноя и порчи рода человеческого. В следующих главах мы находим историю Авраама, отца народа Божия, обетования, данные ему, Исааку и Иакову, переселение последнего, история Иосифа. Нет ничего прекраснее описания пастушеских нравов первых веков; рассказ отличается простотой, чистосердечием восхитительными; это наивный язык сердца, еще чуждый форм цивилизации и роскоши. В истории рассеяния рода человеческого писатель показывает нам, что каждая часть семейства Ноева имела особенный путь; он преимущественно следит за одним из этих семейств, не теряя, впрочем, из виду образования других народов; он сообщает нам имена и генеалогию их начальников, географическое положение различных племен. В это время подобные сведения могли быть плодом только путешествий; итак, он должен был посетить народы измаилитские, мадианитские, идумейские, долгое время жить между ними и здесь собрать документы, относящиеся к истории их. Впрочем, эти предметы составляют только второстепенную цель; писатель имел перед глазами другую, важнейшую цель. Он постоянно возбуждает израильтян к покорению Палестины, излагая историю, которой все обстоятельства, верно и тщательно собранные, внушали ревность и мужество. Как бы то ни было, историческая верность книги Бытие еще более подтверждает ее глубокую древность. Новейший писатель, избравший эту историю под именем Моисея, вероятно, показал бы, что просвещение сделало новые успехи с Иаковом. Он исказил бы истину, и не думая об этом; историк Пятикнижия действительно верен исторической правде. Просвещение падает, когда Иаков, оставив Палестину, провел двадцать лет в Месопотамии, в недрах кочующей пастушеской жизни. Оно, напротив, идет вперед с Исавом, потому что он жил в Палестине и был в союзе с хананеями. Торговля мало-помалу сближает народы. Во времена Авраама мы не видим еще никакой перемены хлеба между Египтом и Ханаанской землей. Для избежания голода этот патриарх принужден был переселиться на берегах Нила. Во время Иакова эта торговля уже существовала. Для облегчения ее уже построены были караван-сараи на дороге. Измаилитские караваны привозили из Аравии в Египет пряные коренья, виноград, бальзам, выменивали или продавали рабов; так нам говорит книга Бытие. Египет, получивший общественное устройство задолго до других народов, отличался поэтому образованием и роскошью. Уже во времена Авраама фараоны имели двор. Авимелех, царь египетской колонии у филистимлян, подражал, как мог, царям митрополии. Он, подобно им, имел рабов и царедворцев. В Палестине, напротив, царь салимский жил как частный человек. В период от Авраама до Иакова роскошь в Египте достигла больших успехов. Во времена Иосифа мы видим уже при этом дворе великих сановников, домоправителей, наместников, виночерпиев, хлебников, великого визиря, полицию, государственную тюрьму, медиков, принадлежащих вельможам, и великолепный церемониал. Иосиф, как великий визирь, кушал на отдельном столе, а египтяне разделяли стол с его домоправителем. Фараон уже не разговаривал так просто с Иаковом, как его предшественник с Авраамом, но давал ему формальную аудиенцию с таким величием и гордостью, что даже самый слог рассказа сохраняет их отпечаток. Разные торжественные обряды сопровождали возведение в степень сановников. Так, Иосиф, выведенный из тюрьмы, получил золотую цепь, перстень, великолепную одежду и свиту. В Месопотамии, где хананеяне не распространили еще своей торговли, находили во время Иакова мало золота и серебра. Мена товаров была в это время единственным средством продажи и покупки. Так, патриарх Иаков, пася двадцать лет стада, так сказать, купил две жены, рабов и стадо. В Ханаанской земле, напротив, по соседству с Финикией, которая держала в своих руках торговлю всего мира, во времена Авраама имели уже более средств для мены. Серебро является как драгоценность. Оно не было еще чеканено, но ценность его определялась весом. Нигде в сорока четырех первых главах книги Бытие не говорится о лошадях. Она в первый раз говорит о них по случаю путешествия Иакова в Египет, когда Иосиф послал за ним колесницы. Эти столь точные подробности, подтверждаемые светскими историками, дают всем рассказам книги Бытие высший характер истинности. С этим не могут бороться ее противники, которые, впрочем, нападают на нее только за то, что их гордый, но слабый разум не хочет видеть божественного вдохновения. Тщетно они вопрошают памятники; памятники немы или, лучше, подтверждают древность и истину рассказов Моисея, потому что они появились после него. Книги Исход, Левит, Числа и Второзаконие имеют также многочисленные черты строгой истины, черты, которых позднейший подлог не мог бы воспроизвести. Обратим внимание только на некоторые. Последние книги Моисея предполагают многое, что подтверждается светскими историками о египтянах, например, что они питали отвращение к кровавым жертвам, что обыкновенным их питьем были воды Нила, что убийство наказывалось смертью, что изучение природы было предоставлено только одному классу людей, искусных и мнимых волхвователей, что Египет имел военную касту и в то же время армию, готовую выступить в поход по первому знаку, и проч. Писатель, менее знакомый с историей Египта, мог бы сравнивать древность Хеврона с древностью Та-ниса? Новейший писатель мог ли бы с такой точностью говорить о будущем покорении Ханаанской земли? Не дал ли бы он повеления разрушить идолов, между тем как хананеяне имели только алтари и священные рощи, как это говорит Моисей? В книге Исход Моисей рассказывает о своем рождении, своей жизни, рабстве израильтян под игом фараонов, их освобождении, переходе через Чермное море, манне в пустыне, законе, данном на Синае, и построении скинии. Он столь тесно соединяет с этими славными и трогательными воспоминаниями празднование Пасхи, установление субботы, возобновление Завета, отвержение идолопоклонства, обряды и чиноположения служения Иегове, что из этого естественно и необходимо вытекает священная обязанность повиновения для всех тех, которые были свидетелями этих чудесных милостей. Книга Левит написана исключительно для священников, заключает законы, которые они должны были наблюдать, жертвы, которые должны приносить, и праздники, которые они должны были праздновать. Книга Числа носит на себе отпечаток того длинного и неопределенного периода, который обнимает собой время от второго до тридцать девятого года от исхода из Египта, периода, наполненного лишениями, ропотом, возмущениями, остановками, по-видимому без цели, но которыми Моисей умел воспользоваться для приучения своего народа к покорности, повиновению и утверждения в нем нравов и образа жизни народов благоустроенных. Эта книга заключает в себе законы, данные в пустыне, словесные суды и рассказы о происшествиях случайных. Второзаконие излагает некоторые новые законы и изъяснение многих прежних постановлений. Последняя книга носит на себе оттенок совершенно особенный, печать Моисея. Писатель беспокоится о судьбе своего многочисленного семейства; сердце его выражается в молитвах, обетованиях, угрозах, надеждах. Изложение этих пяти книг показывает тщательное изучение и обширные познания. Очевидно, что писатель их не принадлежит к числу народа, не сделался апостолом, который без искусства, без образования умел описать чудесные происшествия народным языком, но не был знаком со светским порядком и наукой. Моисей заботится о сущности своей истории; он тщательно собирает подробности исторические, генеалогические и географические. Мысль всегда выдержана; и сколько прелести и истины в большей части этих рассказов? Какое величие мыслей и образов в картине мироздания, в объявлении Десятословия и в тех великих обстоятельствах, когда законодатель является к уфожающим возмутившимся израильтянам и приводит их к повиновению, когда он предлагает им на выбор закон или анархию, свободу или рабство, богатство или бедность, долгоденствие или смерть! Никто не выражал столь замечательным образом, как он, существо Божие одним слотом — Иегова Какое высокое понятие он дает нам о Его всемогущей воле, когда говорит: «да будет свет. И стал свет» Все величие, вся беспредельность Бога не отражается ли в слове — Сущий! Языческая древность не имеет в себе ничего, что можно было бы сравнить с этими высокими чертами, которые мы чувствуем, которым мы удивляемся и которых мы нигде не находим. Замечательнее всего удивительное спокойствие историка. Он говорит о происшествиях необыкновенных, сверхъестественных с удивительной уверенностью; кажется, что он не беспокоится о том, что его обличат во лжи, в подлоге; видно, что он ставит залогом истины своих слов общественное свидетельство целого народа; кроме того, он сам призывает весь народ в свидетели тех событий, которых он изображает волшебную картину; он сам заповедует всему народу помнить о них. Характер безусловной смелости обозначает все его речи: он упрекает народ в преступлении, которым он осквернил себя, осыпает его страшными упреками, простирает любовь к истине гораздо далее: он во всеуслышание объявляет, что этот народ, которым призвал его Бог управлять, моложе своих соседей; что родоначальник евреев был простой пастырь, живший уже в устаревших государствах Халдейских и Вавилонских; он рассказывает даже о заблуждениях своих предков и говорит, что двенадцать колен происходят от людей, виновных в братоубийстве. Кроме того, он рассказывает, не оправдываясь, не извиняясь, о своих собственных заблуждениях, и признается, что в юности убил египтянина, оскорблявшего еврея. Изобразить эти главные черты, отличающие Моисея как историка, значит достаточно, по нашему мнению, отвечать Спинозе, Вольтеру и другим, осмеливавшимся обвинять его в подлоге. Они ясно свидетельствуют об искренности рассказчика. Таким образом, мы дошли до частных возражений, предлагаемых философической школой. Не надо думать, говорит она, что Бог возложил столь высокое религиозное служение на убийцу... Но Моисей получил это поручение спустя долгое время после того, как он отомстил египтянину, и если смерть последнего не находила извинения в обстоятельствах борьбы, если Моисей действительно совершил убийство, с чем мы, впрочем, не согласны, то период времени от этого убийства до начала посланничества достаточен для покаяния и возвышения на высокую степень добродетели. Он не справедлив, по мнению фернейского философа, когда говорит, что потомки Иакова, переселившиеся в числе 70 душ, не считая жен, в течение 215 лет составили армию в 600 000 человек. Естественнее и достойнее было бы видеть здесь более ошибку, чем ложь; кроме того, факт сам по себе не имеет ничего невозможного, особенно если обратим внимание на то, что многоженство было тогда делом обыкновенным и что каждый из сыновей Израиля и каждый из их сыновей, вероятно, пользовался этим преимуществом. Многочисленность израильтян во время их освобождения доказывается бессилием египтян удержать их в рабстве и сохранить контрибуции, которые были наложены на них. Без сомнения, это бессилие может и должно быть приписано тем сверхъестественным бичам, которые поразили Египет; но философ не признает этой причины, потому что не верит чудесам. Вопрос о чудесах преимущественно занял его внимание. В книге Исход говорится, что все воды Египта были превращены в кровь и оставались в этом состоянии семь дней. Как же все египтяне не умерли от недостатка питья? В первом случае воды земли Гесем оставались чистыми, во втором — Исход говорит, что египтяне копали вдоль реки колодцы и таким образом доставали воду. Исход, возражают, говорит, что в пятой казни все египетские животные погибли от язвы; но в десятом стихе читаем, что в шестой казни образовались раны и струпы на людях и животных. Откуда же взялись эти животные, о которых шестой стих говорит, что они погибли? Откуда произошли эти животные, которые в седьмой казни были побиты градом, как говорится в стихах с ] 9 по 25? Откуда взялись эти первенцы всех животных, которые в десятой казни были истреблены в одну ночь во всем Египте? Наконец, откуда взялась эта конница, с которой, как говорит Исход, фараон преследовал израильтян? Слова все животные значат: все животные, находившиеся в полях, как видно из стиха третьего; следовательно, те животные, которые не были в полях, не были поражены моровой язвой; следовательно, в шестой казни раны и струпы образовались на тех животных, которые были пощажены в пятой. Но в шестой казни раны не умерщвляли животных, но заставляли только страдать; следовательно, те же животные погибли в седьмой казни от града, но опять — только те, которые находились в полях. Десятая казнь поразила только первенцев животных; следовательно, фараон мог иметь еще конницу для преследования израильтян. Каким образом, говорят, царь египетский после стольких казней удерживал еще израильтян в своем государстве? Удерживал потому, что израильтяне составляли около двух миллионов народонаселения и что исход их ослаблял и делал бедным Египет. На них смотрели как на повинных исправлять все работы и употребляли в черные работы; современные нам писатели думают, что исключительно евреи строили пирамиды, эти огромные каменные массы, которые противятся всем усилиям времени и почитаются чудесами. Удивительно ли, что фараон неохотно соглашался лишиться столь полезных рабов? Только страх принудил его отпустить израильтян; но когда прошла опасность, прошел и страх; и желание ли мести или желание возвратить тех, которые по страху были освобождены, принудило его преследовать израильтян до берегов Чермного моря, которое дало чудесным образом переход евреям и потопило армию фараона. Чтобы не признавать последнее чудо, говорят, что Моисей знал время прилива и отлива и воспользовался только этим естественным обстоятельством, между тем как опоздавшая египетская армия была потоплена приливом. Это объяснение произвольно и недостаточно убедительно; ибо нужно было бы предположить, что когда израильтяне проходили по песчаному фунту, то с одной стороны было море, с другой суша; между тем текст положительно говорит, что израильтяне проходили по дну моря и что воды, разделившись, возвышались как стены по обе стороны. Кроме того, египтяне не знали такого простого обстоятельства, как отлив и прилив, еще более должно допустить, что последний произошел по каким-то неизвестным для нас законам. В самом деле, по законам природы прилив образуется мало-помалу; следовательно, армия фараона или, по крайней мере, часть ее, например конница, могла вовремя достигнуть берега. Фома Морган (Мог. phil., torn. II, p. 39) утверждает, что суеверные израильтяне проходили только через туман и вообразили, что идут в волнах. Этот писатель, для подтверждения своей мысли, должен был бы прибавить, что египетская армия была потоплена этим туманом. Излагать все мнения об этом предмете было бы слишком продолжительно и бесполезно; мы только скажем, что илиопольские жрецы, почитавшиеся мудрейшими из египтян, учили, что Моисей разделил жезлом воды и провел свой народ посуху. Израильтяне, достигнув пустыни, скоро стали терпеть голод; Бог, умилосердившись над ними, послал им манну, которой они питались в продолжение сорока лет. Деисты утверждают, что в этой манне нет ничего чудесного, потому что и ныне ее можно видеть в пустыне, Иосиф Флавий говорит, что в его время в Аравии падала мнимая роса, подобная той, которой питались евреи. Св. Амвросий, Сомез, Бошар, подобно ему, думают, что манна есть вещество естественное. Проспер Аллен рассказывает, что синайские монахи собирают его вокруг своего монастыря для алжирского консула, и путешественники подтверждают этот факт. Не опровергая этих свидетельств, скажем, что обыкновенная манна падает только в известные времена года, между тем как манна еврейская падала всякий день, исключая субботы, и что это явление продолжалось сорок лет. Первая собирается только в весьма малом количестве; последняя, напротив, падала в таком изобилии, что удовлетворяла нужды двух миллионов человек; она таяла от солнечных лучей и портилась в двадцать четыре часа, исключая опять день субботний, — обстоятельства, показывающие, что здесь не было ничего обыкновенного и естественного. Израильтяне испытывали жажду и роптали на своего вождя; Моисей, по повелению Божию, ударил жезлом в камень, и забил источник. Тацит рассказывает, что в этом случае Моисей последовал за стадом диких ослов, которые шли в густой лес к источнику, покрытому произрастениями, и таким образом доставил большое облегчение для своего народа. Римский историк прибавляет, что евреи потом шли шесть дней и в седьмой овладели небольшой областью, в которой построили город и храм. По несчастью, эта басня лишена правдоподобия. Кто поверит, чтобы источник, столь хорошо известный стаду диких ослов, мог остаться неизвестным для двух миллионов иудеев, мучимых жаждой, готовых взбунтоваться и употреблявших все усилия для отыскания воды, в которой имели столь большую нужду? Тацит и следующие ему писатели, давая нам такое бедное толкование, весьма близки к смешному. Трудно поверить, что христианские писатели нашего века, увлекаемые ревностью, стараются изъяснить неоспоримые чудеса священных книг чисто физическими причинами. По нашему мнению, это самый худший способ защиты Священного Писания. Эти усилия столь же не удовлетворяют деистов, сколь и христиан, потому что не убедительны. Во всех этих изъяснениях всегда есть что-то, что, вероятно, никогда не будет понято. В вопросе, которым мы занимаемся, чего можем пожелать более удовлетворительного? Весь народ свидетельствует об этом. Иисус Навин, после смерти Моисея, призывал всенародно князей, судей и старцев израильских в свидетели чудес, произведенных рукой Моисея; он заповедовал им всегда помнить о них; он говорил: «Ваши глаза видели факты»; и народ отвечал утвердительно. Говорят: «Невероятно, чтобы существовал человек, которого вся жизнь есть непрерывное чудо». Умствование неосновательно; оно говорит: Моисей творил чудеса, следовательно, не существовал. Неправда. Говорят, что чудеса еврейского законодателя — подражание чудесам Вакха, воспетого Орфеем в стихах. Говорят, что эти стихи прославляют завоевания и благодеяния этого полубога; воспевают спасение его на воде в корзине, по случаю которого он назван был Мисем; что он имел жезл, который по его воле превращался в змея; что он прошел посуху Чермное море; что он, отправляясь в Индию с армией, наслаждался светом солнечным и лунным; что он написал свои законы на двух каменных скрижалях задолго до восстановления священных книг Ездрой. Во-первых, всякому известно, что стихи, приписываемые Орфею, подложны; одни приписывают их Ономакриту, который жил почти за триста лет до Птоломея; другие считают их еще более поздними; следовательно, и в том и другом случае они не могут похвалиться большой древностью. Во-вторых, эти стихи не говорят того, что им навязывают: они говорят о Миси, царице чистой, священной, непогрешимой, мужественной и женственной, почитаемой в Египте со своею матерью, богинею, достоуважаемой Изидою с черным покрывалом. Нам кажется, что видеть здесь Моисея едва ли можно. В третьих, что нужды, что Ездра восстановил текст священных книг? Он не восстановил же священный текст книг самаританских, в которых описаны те же чудеса. Но положим даже, что сходство между Моисеем и Вакхом весьма велико, что же из этого следует? Разве то, что еврейский законодатель и чудеса, совершенные им, были известны повсюду, потому что жрецы ложных богов приписывали его черты своим мнимым божествам. В то время, когда Моисей лицом к лицу беседовал с Богом на Синае, израильтяне, лишенные его отсутствием нравственной силы, впали в идолопоклонство и поклонились тельцу, которого принужден был вылить Аарон из женских серег. Законодатель, возвратившись, бросил идола в огонь, превратил его в порошок, который смешал с водой и дал евреями пить. Колено Левиино умертвило три тысячи виновных. Поклонение золотому тельцу есть одно из обстоятельств, на которое более всего нападают. Этот факт представляется им невозможным, непонятным в самом себе и варварским по своим следствиям; откуда заключают, что вся эта глава, подобно многим другим, под-ложна. Говорят, прежде всего, что евреи не имели столько золота, чтобы отлить тельца. Книга Исход говорит нам, что для этого употреблены были только серьги жен. детей. Но если положить на два миллиона душ только сто пятьдесят тысяч жен, дочерей и сыновей, имевших серьги, и если оценить пару их только в одну драхму, то получится сто пятьдесят тысяч драхм золота; а этого количества очень достаточно, чтобы сделать тельца, которого можно было бы носить. Невозможно, говорят, превратить в пепел золотого тельца менее чем в три месяца, а Аарон сделал это в один день. Откуда же видно, что это было произведено в один день? Священный писатель не говорит о времени; вероятно, это произошло в три месяца; ныне для этого потребовалось бы только три дня. Невозможно, говорят мудрые критики, превратить золото в порошок, который можно было бы глотать, и искусство химии не может этого сделать. Г. Сталь, знаменитейший и непредубежденный химик, думал, по крайней мере, что необходимо допустить возможность факта, и нашел, что соль винного камня, смешанная с серой, превращает золото в такой порошок, что его можно глотать. Если умные критики читали известное в их время сочинение — Origine des lots, des sciences et des artes, то, конечно, знали, что патрон, употребляемый на Востоке, и преимущественно на берегах Нила, производит то же действие. Впрочем, продолжает фернейский вольнодумец, непонятно, как евреи требовали для поклонения золотого тельца у подошвы горы Синайской, среди громов и молний, при звуках небесных труб. Но откуда видно, что это страшное и поразительное явление Бога израильскому народу продолжалось сорок дней, которые законодатель провел на горе? Этого не видно ни из книги Исход, ни из какой-либо другой священной книги. Для него кажется непонятным, как народ мог заблудиться, потому что чудеса должны были иметь на него непреоборимое влияние. Следовательно, он не знает, что самые разительные чудеса не могут удержать человека на пути добра. Это он доказывает своими книгами и своей жизнью. В то время, когда души праведные признают в них перст Божий или проявление мудрости и милосердия Иеговы, вольнодумцы видят только случай, обман или стечение обстоятельств. Пусть вспомнят, откуда вышли евреи и какое понятие о идолопоклонстве они имели. Они вышли из Египта, где это богослужение было господствующим и где долгое употребление скрывало его лживость. Удивительно ли, что, увлеченные примером и своими прежними привычками, и при таких обстоятельствах они преклонились на сторону служения, льстившего их вкусу великолепием обрядов и веселием праздников? Они были еще столько грубы, что не понимали служения Иегове, и были наказаны за свое преступление. Человеческое чувство, говорят, не позволяет думать, чтобы двадцать три тысячи человек были умерщвлены для искупления греха. Но знают ли они, до какой степени должна была простираться строгость, чтобы удержать эту непокорную толпу в повиновении законодателю и в привязанности к служению — главнейшей части и необходимому основанию всего законодательства? Можно ли поверить, продолжают критики, чтобы двадцать три тысячи человек позволили левитам умертвить себя? Что же здесь невозможного? Колено Левиино разве не могло совершить это убийство между народом, не ожидавшим этого и безоружным, который оробел еще от упреков совести и от страха наказания? Критики, привыкшие все смешивать, представляют тогдашних левитов похожими на священников; но тогда левиты не были еще посвящены на служение алтарей; они составляли воинственное колено, и даже после своего посвящения оно сражалось еще в израильских рядах. Священник Ванея был одним из сподвижников Давида и полководцем Соломона. Маккавеи, знаменитые военной славой, были левиты. Почитать Моисея варваром — значит не обращать внимания на тогдашние нравы и на ответственность, тяготевшую над ним; закон необходимости оправдывает его. Наконец, перевод Пятикнижия, известный под именем Вульгаты, погрешает в количестве израильтян, наказанных смертью; текст еврейский, перевод семидесяти, текст халдейский, сирийский, арабский, перевод италийский и бл. Иеронима показывают только три тысячи. Перейдем к заключению, выведенному критиками из поклонения золотому тельцу и преступления Аарона. Возможно ли, чтобы эти два факта были прибавлены к книге Моисея? Кто, например, включил сюда преступление Аарона? Писатель, который не принадлежал к священническому роду? Но священники, хранившие книги закона, допустили ль бы его до этого? Священник? Но осмелились бы священники испортить текст священных книг, и для чего? Для того, чтобы, бесчестя своего начальника и родоначальника, обесчестить самих себя? То же можно сказать и о поклонении золотому тельцу; если этот факт вымышлен, прибавлен к книгам Моисеевым, то когда, кем и каким образом это сделано? Какой странный случай заставил кого-либо бесчестить таким образом своих предков, свой народ? По какой непонятной нечувствительности этот народ, столько привязанный к своим писаниям, допустил нарушить истину, позволил внести в них не чудеса, произведенные в их пользу, но клевету, факты, покрывающие стыдом их предков, унизительные для потомков? Каким образом эти факты перешли без противоречия из уст в уста? Каким образом перешли они из Пятикнижия в другие священные книги и религиозные песни народа? Для человека непредубежденного эти два обстоятельства, более чем умствования, подтвердят, что книги Моисея не потерпели никакого существенного искажения.
Отсюда прольется новый свет на состояние просвещения древних иудеев, и надобно будет согласиться, что они были сведущи в химии более, чем эти красноречивые критики. Последние часто не изучают тех фактов, которые хотят опровергнуть. Говоря, например: «Сам Моисей преступает закон, который сам дал; он запрещал делать всякое подобие, а между тем сам же воздвигает медного змея», — показывают, что не понимают смысла закона. Закон не запрещает делать образов, но запрещает поклоняться им. Так понимали его древние иудеи, Иосиф Флавий и Маймонид. Когда впоследствии иудеи стали поклоняться медному змею, благочестивый царь повелел разрушить его. Итак, поведение Моисея нисколько не противоречит закону. Этот змей был символом Иисуса Христа. Обвиняют израильтян в воровстве и разбое. Закон позволял им употреблять с выгодой иностранцев; это справедливо и естественно; этот закон, по нашему мнению, не оскорбляет самой строгой нравственности. Без сомнения, могло случиться, что некоторые преувеличивали правила, положенные Моисеем в этом отношении; но этого нельзя ставить в вину ни закону, ни целому народу. Бог, говорят, повелел израильтянам выманить у египтян драгоценности. Это обвинение несправедливо. Евреи были удерживаемы в Египте силой и не по праву и взяли при исходе из Египта драгоценные предметы и одежды как награду за свое унижение. Напрасно возражают, что рабы не имеют права награждать сами себя; не надобно смешивать прав весьма различных, прав частного человека с правами народов. Частный человек имеет судей, которым может приносить жалобу, народы не имеют их, они сами себе судьи. Говорят: «Они овладели Ханаанской землей, которая им не принадлежала». Если завоевания составляют разбой, то как называть все народы? Если спрашивают, какое право иностранцы, то есть иудеи, имели на эту землю, они отвечают, что Бог дал им это право. Разве есть право более законное? Но кроме того, на владение ею они имели древние права. Авраам, например, владел пастбищами земли Ханаанской по праву, потому что первый занял ее; он выкопал здесь колодцы. Посему он дал ее в наследие Исааку, а последний передал право на нее Иакову. Правда, последний принужден был оставить ее, но не отказался от этого права; его сыновья также не отказались от него, и мы видим, что Иосиф повелел братьям перенести во время будущего исхода бренные его останки в отечество. Иудеи говорили: «Мы происходим от Авраама; Авраам путешествовал в вашей стране; следовательно, ваша земля принадлежит нам». Нет; израильтяне говорили более достойным образом: «Бог обещал нашим отцам дать эту землю их потомкам; Он поставил нас в состояние завоевать ее; мы пришли завладеть ею: бегите; если станете сопротивляться, мы будем в Его руках орудием для наказания вас за беззакония и для уничтожения вас». Конечно, этот ответ, подкрепляемый чудесами, не имел в себе ничего смешного. Эти народы сопротивлялись и были истреблены. Здесь снова возникают обвинения в жестокости и варварстве; особенно защищают мадианитян и моавитян. Эти народы хотели поселить между израильтянами идолопоклонство и разврат. Вождь израильского народа почитал эти преступления хуже моровой язвы; он негодовал и повелел сражаться с развратителями. Война была ужасна, кровава, как и все войны древности. Но следует ли ставить ее в вину Моисею? Должен ли он и в этом отношении быть выше своего века? Народы, с которыми он сражался, истребляли побежденных; отчего же он должен был поступать с ними иначе? И мог ли сделать без опасности для своего народа? Тогда, когда все ханаанские народы объявили ему немилосердную войну, можно ли обвинять его во взаимности? Если он был в заблуждении, то этого заблуждения нельзя поставлять ему в вину. Эти поступки должно приписывать не только варварству тех веков, но и тому, что тогда, не так как в наши времена, не было средств и возможности оставлять в крепостях гарнизоны для обеспечения тыла. У самих греков, которых столько прославляют образование и гражданственность, жители покоренного города теряли гражданскую свободу, и самый город разрушался до основания. Упрекают Моисея, что он повелел умертвить 24 000 израильтян, имевших связь с дочерьми мадианитян. Но в этом случае наказывал не Моисей, но закон, который израильтяне с клятвой обязались хранить верно. В несколько дней своевольство сильно распространилось в народе: идолопоклонство утвердилось; что же произошло бы и с творением законодателя и служением Иеговы, если бы строгий пример не пресек зла в самом корне? Моисей видел всю великость опасности; он предоставил виновных решению судей, которые не поколебались наказать их. Обвиняют Моисея в том, будто бы он повелел в Пятикнижии приносить человеческие жертвы. Напротив, он повелел избегать их. Книга Левит (гл. 27) говорит: если человек обещает душу свою Богу, то платит цену ее. Потом говорится о домах и землях, обещанных Богу, и позволяется выкупать их. Этот обет называется посвящением. Иное дело другой обет, известный под именем клятвы. О нем говорится: «Только все заклятое, что под заклятием отдает человек Господу из своей собственности, — человека ли, скотину ли, поле ли своего владения, — не продается и не выкупается: все заклятое есть великая святыня Господня; все заклятое, что заклято от людей, не выкупается: оно должно быть предано смерти» (Лев. 27:28—29). Смысл текста не говорит о жертвах человеческих. Нелепо было бы заставлять его говорить, чтобы нива или плоды были преданы смерти. Находилось бы прямое противоречие между этим законом и другим, который говорит, что все обещанное Богу может быть искуплено... Надо перевести буквально: всякий обет, которым человек поклянется Господу, исключая того, что ему принадлежит из людей и животных и земель, не искупится, но умертвится. Этими различными законами позволялось выкупать то, что человек обещал и что ему принадлежало, но не выкупать того, что не принадлежало ему, а врагам (Бержье). Ясно видно, что философская школа не очень успела в толковании Закона Моисеева. Эта школа не хочет допустить, чтобы Моисей признавал догмат о бессмертии души; она основывает свое мнение на том, будто Моисей нигде не говорит о нем и дал своему Закону обязательность чисто временную. Правда, что Моисей не выражает этого догмата положительно; но несомненно и то, что он предполагает его как истину первобытную. Единственно занятый тем, чтобы дать израильтянам полную систему нравственности, очистить их поверья и нравы, исправить то, что было испорчено, он не думает определять душу и развивать ее в метафизических тонкостях; он смотрит на ее существование как на факт несомненный и не почитает необходимым преподавать им догмат, который они знали задолго прежде. В истории мироздания он говорит, что Бог сначала создал из земли тело человека, потом вдунул в его лицо дыхание жизни, объявив, что он будет по Его образу и подобию. Конечно, образ Божий состоит не в теле, но в душе; а эта душа, прибавленная, так сказать, к телу после его создания, действительно ли отлична от него и может существовать без него? Следствие самое простое, и могло быть выведено Моисеем и евреями так же легко, как выводится нами. Что догмат о бессмертии души был известен, доказывается еще тем, какое важное значение израильтяне придавали погребению, и запрещением вызывать души умерших для узнавания будущего. Иов, почти современник Моисея, не знал его. «Я знаю, — говорит он, — что я воскресну в последний день и выйду из земли». Наконец, персы, сирияне, халдеи, египтяне, финикияне верили в бессмертие души; возможно ли, чтобы евреи, ближайшие их соседи, не имели о нем понятия! Правда, Моисей обещает только временные награды за соблюдение закона; временными наказаниями угрожает нарушителям его; почему? Потому что он знает, что имеет дело с народом плотским, что интересы материальные, которые были для него понятнее, имеют больше влияния на его дух; но здесь не видно намерения исключить наказания и награды другой жизни: очень вероятно, что они ожидали того духовного Мессии, который был возвещен им и которого пришествие было предметом всех их ожиданий. Охотно соглашаемся, что во время Иисуса Христа одна секта саддукеев не боялась утверждать, что душа погибает вместе с телом; но их ненавидели, их ересь, по свидетельству Иосифа Флавия, лишила их всех общественных служений. Нам остается еще опровергнуть одно возражение: Вольтер создавший своим пером столько бесстыдных сцен, соблазняется некоторыми выражениями Пятикнижия и объявляет их бесстыдными. Руссо, подобно ему философ, вольнодумец, но умнее Вольтера и лучше его умевший судить о священной древности, взялся отвечать ему. «Народ добронравный, — говорит он, — имеет выражения для всех предметов, и эти выражения всегда честны, потому что всегда употребляются честным образом. Невозможно вообразить себе язык более скромный, как язык Библии, конечно, потому, что все говорится здесь с наивностью. Чтобы те же предметы сделать нескромными, следует только перевести их на французский язык». Не станем более заниматься возражениями фернейского философа; ныне все видят их поверхностность и недобросовестность. Столь удивительное и гибельное влияние их ослабевает каждый день, и наука давно уже отняла не принадлежавший им престол. Его заблуждения исторические и умственные столь велики, что один славный публицист Бенжамен Кон-стан принужден был объявить, что «писатели восемнадцатого века, смотревшие на священные книги евреев с презрением, смешанным с яростью, судили о древности весьма жалко и поверхностно», что «из всех народов иудеи суть такой народ, которого они менее всего знали гений, характер, религиозные установления»; и что, «чтобы острить с Вольтером над книгами Бытия и Иезекииля, надобно соединять в себе два качества, которые делают эти шутки печальными, самое глубокое невежество и самую плачевную ветреность». Обратим внимание на другой предмет — законодательство. Но, говоря о нем, мы не думаем начертать здесь полную картину еврейского законодательства. Этот труд требует томов, а в нашем распоряжении только несколько страниц. Итак, мы постараемся избежать всех возражений и опровержений. Не говорим, чтобы законы Моисея не подвергались нападкам; ибо для невежества, ненависти и неверия нет ничего священного. Но мы, вместо всякого ответа, удовольствуемся одним простым и кратким изложением. Отсюда станет ясно, мы надеемся, для людей с чистой верой то, что все великие начала нравственности и политики заключаются в Пятикнижии, как в семени; что еврейский законодатель в высшей степени соединял теорию с практикой и что его философия превзошла всякую философию новейших правительств. Еще более возвышает его славу (мы рассматриваем его как человека) то, что положение его весьма отлично от положения всех других известных законодателей. Солон, Ликург, Дракон и Нума писали свои законы для людей, уже соединенных в единый общественный организм, имевших законы и отечество; Конфуций мирно предписывал правила для своих сограждан; наконец, Магомет, проведши пятнадцать лет в уединении, представил поселившимся народам новый кодекс, смесь древних мнений, который он приспособил к их мнениям и нравам; но Моисей явился один, не имея в своем распоряжении материальной силы; все его могущество, вся его сила состояла в одном его гении. Люди, возведенные им в степень народа, не имели еще отечества; не предлагая им законов, надобно было еще покорить их самих, восторжествовать над деспотизмом, под игом которого они долгое время страдали, внушить им бодрость, ослабевавшую при малейшем препятствии. И все это мадиамский пастух предпринял в восемьдесят лет! Посему в течение его трудного служения сколько раз отчаяние овладевало им? Сколько раз силы оставляли его?.. В те минуты, когда он готов был потерять всякую надежду, он обращается к Богу и со слезами просит у Него смерти, потому что голова предводимого им народа не имеет разума, и сердце — любви. Цель, поставленная себе Моисеем, еще более возвышает его заслуги. Подобно другим законодателям, он мог бы образовать народ победоносный, воинственный, торговый, мореходный. Но его занимали более великие, высокие и полезные мысли. Он хочет образовать народ нравственный, любящий закон, жертвующий всем для сохранения его. Посему взгляните, какую сильную привязанность питали евреи во все времена к заповедям основателя своего общества! В продолжение шестнадцати веков они мужественно защищали их и против оружия врагов, и против примера соседей, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, которые, казалось, должны были уничтожить это небольшое общество. И со времени рассеяния колен, в продолжение восемнадцати веков ничто не могло исторгнуть их из их сердца, ни презрение, ни гонения всякого рода. Теперь спросите, где столь славные законодательства древних народов, от которых остаются только небольшие отрывки, показывающие нам только имя законодателя, и сравните их с живыми, сильными и постоянно действующими законами Моисеевыми. Люди, более снисходительные в лицеприятии верований иудейских и христианских, пораженные этим характером истины и величия, не могли не отдать справедливости еврейскому законодателю. «Каждый человек, — говорит один писатель, -- каждый человек может сделать каменные скрижали, или подкупить оракулов, или притвориться, что имеет тайное сообщение с Богом... Но он может только случайно обольстить бессмысленную толпу народа, но никогда не положит основания государству. Закон иудейский, постоянно существующий, показывает еще и ныне великого человека, который дал его; и в то время, когда гордая философия или слепой разум видит в нем только счастливого выскочку, истинный политик удивляется в его постановлениях этому могущественному и великому гению, который господствует над продолжительными постановлениями» (Contrat social, liv. 11, ch.7, de M. J. J. Rousseau). Это уважение, возданное памяти величайшего израильского пророка, не удивительно для нас, знающих, что иудейское законодательство есть дело Иеговы, Который благоволил открыться Моисею и показать ему не только начала, но и самые малейшие подробности полной организации. Для нас более удивительны хулы тех дерзких людей, которые всегда восстают против предвечного Разума и не боятся предпочесть Ему свои эфемерные мысли; оставим их радоваться в произвольной тьме и пойдем во свете Откровения и истинной философии. У всех народов и под всеми климатами законодательство всегда имело основанием законы религии и нравственности, которые находятся в основании всех обществ и которые мы назовем началами. С этих начал мы начнем свое изложение. Они содержатся в Десятисловии, и мы просим наших читателей припомнить ту важную торжественность, которая предшествовала и сопровождала их объявление. Вот они: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои. Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно. Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай [в них] всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни [вол твой, ни осел твой, ни всякий] скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих; ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил; посему благословил Господь день субботний и освятил его. Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе. Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, [ни поля его,] ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, [ни всякого скота его,] ничего, что у ближнего твоего» (Исх. 20:2—17). Эти слова Пятикнижия заключают в себе более высоких истин, более нравственных правил, способных составить благоденствие народов, чем все творения светской древности; в них заключаются все обязанности человека к Богу, к ближним, к самому себе. Преимущественно против идолопоклонства восстает Моисей, и мы легко поймем причину его строгих предписаний касательно этого предмета, если обратим внимание на ту пропасть грубости разврата, до которой доводило людей идолопоклонство. Впрочем, в политическом отношении идолопоклонство доводит право до деспотизма; ибо, как заметил один писатель, «идолопоклонство началось тем, что Бога стали представлять человеком, и окончилось обожением человека». Что касается до санкции этой заповеди, то есть что касается до угрозы Господа наказывать преступления отцов в чадах, то законодатель приводит здесь факт, который всякий день исполняется перед нашими глазами. Переставая поклоняться единому Богу, евреи нарушали основное начало своих законов. Но разве заблуждения народа не тяготеют над главой его потомства? Отец, безумно нарушающий благоденствие своего семейства, не причиняет ли неизбежных бедствий своим потомкам? Чтобы доказать, что вышеприведенный текст выражает эту мысль, мы только приведем следующее место из Второзакония: «Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление» (Втор. 24:16). Сравним здесь с иудейскими началами начала законодателей славнейших по своей мудрости. Читатели сами обсудят, которые из них чище, яснее и удобнее могут составить силу и благоденствие народа. ЗАКОНЫ ВТОРОГО ЗАРОАСТРА. Безграничное и не созданное время есть творец всего; слово было его дочерью, от которой родился Ормузд, бог добра, и Ариман, бог зла. Призывай небесного вола, отца травы и человека. Самое достойное дело есть возделывание полей. Молись с чистотой мысли, слова и действия. Научай добру и злу твоего сына с пяти лет. Пусть закон поразит неблагодарного. Пусть умрет сын, который три раза не повиновался своему отцу. Закон объявляет нечистой жену, которая вступает во второй брак. Секи лжеца розгами. Презирай лжеца. При конце и начале года наблюдай десять дней праздника. ЗАКОНЫ ИНДИЙСКИЕ. Вселенная есть Вишну. Все, что было, есть он; все, что есть, — он; все, что будет, — он. Люди, будьте равны. Люби добродетель для ее самой, отказывайся от плодов твоих дел. Смертный, будь мудр, ты будешь силен, как десять тысяч слонов. Душа есть Бог. Исповедуй грехи твоих детей солнцу и людям и очисто себя в водах Ганга. ЗАКОНЫ ЕГИПЕТСКИЕ. Начальник, Бог всеобщий, тьма непроницаемая, мрак недоведомый. Озирис есть бог добрый, Тифон — бог злой. Почитай своих родителей. Держись сословия твоего отца. Будь добродетелен; судьи озера после смерти произнесут суд о твоих делах. Омывай твое тело дважды днем и два раза ночью. Живи малым. Не открывай таинств. ЗАКОНЫ МИНОСА. Не клянись богами. Молодой человек, не испытывай закона. Закон объявляет бесчестным того, кто не имеет друга. Пусть жена развратная будет увенчана волною и продана. Пусть ваши обеды будут публичными, ваша жизнь плодоносной и ваши пляски воинственны. ЗАКОНЫ ЛИКУРГА. Поскольку они составляют почти повторение законов Миноса, то мы не приводим их здесь. ЗАКОНЫ СОЛОНА. Пусть сын, не желающий похоронить своего отца, пусть тот, кто не защищает его, умрут. Пусть храм будет не доступен для любодейства. Пусть пьяный судья пьет цикуту (яд, употребляемый древними греками). Смерть трусливому воину. Закон позволяет убить гражданина, который остается нейтральным среди гражданских раздоров. Пусть желающий умереть объявляет об этом архонту и умирает. Пусть святотатец умрет. Супруга, води своего слепого супруга. Человек безнравственный не может управлять. ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ РИМСКИЕ ЗАКОНЫ. Почитай бедность. Человек должен быть трудолюбив и воинствен. Храни вино для старцев. Осуждай на смерть земледельца, который ест вола. ЗАКОНЫ ДРУИДОВ. Вселенная вечна; душа бессмертна. Почитай природу. Защищай свою мать, свое отечество, свою землю. Допускай жену к советам. Уважай иностранца и отделяй для него часть своего полевого сбора. Пусть бесчестный будет погребен в грязи. Не воздвигай и не вверяй историю прошедшего ничему, кроме твоей памяти. Человек, ты свободен; будь без собственности. Уважай старца, и пусть молодой человек не свидетельствует против него. После смерти храбрый будет награжден, а трус наказан. ЗАКОНЫ ПИФАГОРА. Почитай богов бессмертных, утвержденных законами. Уважай своих родителей. Делай то, что не отяготит твоей памяти. Не допускай сна твоим глазам, пока не исследуешь три раза в своей памяти дела своего дня. Спрашивай себя: где я был? что сделал? что должен был бы сделать? Таким образом, после святой жизни, когда твое тело разложится на элементы, ты сделаешься бессмертным и нетленным, ты не умрешь более. Это простое изложение увольняет нас от всякого дальнейшего развития. Видя эти несовершенные очерки, эти бесполезные усилия величайших умов, порожденных человечеством, кто будет столько слеп, что не признает перста Божия в деле Моисея? Объявив начала, законодатель поспешил утвердить их свободным и ясно выраженным согласием всего народа. Так он поступил и со всеми другими законами, данными им, и наконец, незадолго до своей смерти, при всеобщем собрании народа израильского, он спрашивал: хочет ли Израиль принять законы Господни и ходить в Его заповедях? Все единодушно приняли их и поклялись верно соблюдать. Этот обряд свободного принятия всем народом, возобновляемый три раза при жизни Моисея, происходил весьма замечательным образом при Иисусе Нави не после завоевания и наконец после возвращения из плена вавилонского. Таким образом, Иегова не только открыл Свои законы Своему рабу, но благоволил еще, чтобы избранный Им народ, выслушав несколько раз их чтение, принял их свободно и самым ясным образом. После начал следуют законы частные. Последние должны соединять в себе многие условия, без которых они не только не доставят благоденствия обществу, которым управляют, но мало-помалу приведут его к упадку. Сначала необходимо, чтобы все они вытекали из одного источника. В самом деле, могут ли быть тишина и спокойствие, если общественный организм разрывается в разные стороны противоположными началами? Итак, первое условие всех задач, составляющих кодекс, есть единство. Второе — равенство, ибо если закон делает для одной части граждан более, чем для другой, то рано или поздно произойдут перевороты, возмущения, которых ничто не в силах остановить. От единства и равенства закона мы заключаем к его непрерывному продолжению. Существенные нужды народа не разнообразятся; истина всегда остается истиной; начала безусловного правосудия не зависят ни от веков, ни от климата. Таким образом, основные законы и непосредственно вытекающие из них должны быть неизменяемы и если новые обычаи и различные нравы требуют некоторых изменений в подробностях, то только верховной власти, которая имеет право полагать и утверждать закон, то, повторим, только власти принадлежит право ввести их. Этим-то тройственным характером единства, равенства и непрерывного продолжения и отличаются преимущественно законы иудейские, что мы покажем в этой статье. Закон не может ни изъясняться, ни действовать сам собой: он требует содействия известного числа сограждан, которые должны разнообразно бодрствовать над развитием и исполнением его повелений. Эти сограждане получают имя законодательных сановников. Во главе их стоят жрецы и левиты, обязанные сохранять текст и дух постановлений и бодрствовать, чтобы они не искажались. Рассеянные во всех коленах Израиля, они имели одно занятие — изучение и преподавание закона; имели только одну обязанность — призывание заблуждающихся к истинным началам. После них следует синедрион, или высший совет, установленный Моисеем по совету Иофора. Постоянно замечая требования общества, он устраивает публичные совещания и решает как последний судья все вопросы, которые предлагаются на его рассмотрение. Наконец, чтобы направить силу народа против его врагов, назначает судей или царей. Таков общий порядок общественных должностей. Потом они разделяются на бесконечное множество второстепенных ветвей сообразно с требованиями всего народонаселения. Каждое колено имеет своего князя, свой сенат, своих начальников фамилий, обязанных вершить правосудие и решать споры. Вопрос, который не может быть решен старейшинами отечеств, переносится в сенат колена, находившийся в главном городе его удела, и если не может быть решен и последними, переносится в высший сенат, или синедрион, находящийся в столице всего царства и обязанный выносить безапелляционное решение. Здесь надобно сделать важное замечание, именно, что эти общественные функции были добровольные (даровые) и почитались настоящими должностями, так что в известных случаях закон, награждая гражданина, снимал с него на определенное время всякую общественную функцию. Это столь простое и вместе столь крепкое устройство должно было поддерживать единство между различными частями общества. Но законодатель хотел сделать еще более для предупреждения разделения. На всем протяжении царства будет только один алтарь, только один храм, и каждый гражданин обязан три раза в год посещать его, чтобы присутствовать при отправлении народных праздников, которые напоминали освобождение из рабства, какое-либо торжество или великое благодеяние Господа. Там, после молитвы и благословения, потомки Иакова предадутся радости и примут участие в общественных пиршествах. В этих собраниях давние связи возобновятся и образуются новые. К этой-то цели стремятся все строгие законы, направленные против чуждых служений. Таким образом, в Израиле единство было совершенное. Как Бог есть един, так и Его народ будет один. Нет, может быть, ни одного постановления, в котором обязанности властей были лучше определены и присвоения столь трудны, как в Законе Моисеевом. Его обвиняли за то, что он установил правление теократическое; но чтобы упрекать его за это, надобно быть предубежденным и чисто неверным. Без сомнения, у евреев Бог был высочайшим правителем, и в этом смысле власть была теократическая; но эта власть не была принимаема в таком смысле, который хотят придать этому слову ныне. Какое сравнение, в самом деле, между царством Иеговы и господством жреческих каст в Индии и Египте? У евреев Господь просвещает ум правителей законами, которые Он дал; у других жрецы овладевают верованиями, которые налагают, чтобы извлечь из них новые законы и покорить своему честолюбивому господству народы и царей. Этого никогда не было у израильтян. Жрецы и левиты призваны были не к управлению народом, и если иногда они и достигали его, как, например, Маккавеи, то это произошло не вследствие их жреческого достоинства, но по избранию и по стечению весьма важных обстоятельств. Как бы то ни было, власть правителя, судьи или царя была заключена в весьма тесных пределах. Даже во время войны, где необходимо всецелое повиновение, он был ограничен множеством правил, которые не мог нарушить безнаказанно. Только один закон господствовал всегда безусловно. Сенат, составленный из избранных членов народа, составлял совет правителя; а в делах, относящихся ко всему обществу, собирался весь народ и решал как верховная власть. Правитель должен был исполнить это решение. Итак, правитель, находясь под контролем старейшин и князей колен, не мог питать преступной надежды утвердить надолго тиранию. Были еще и другие люди, которые бодрствовали над поддержанием постановления: таковы были сначала левиты и жрецы, обязанные изучать закон, научать ему и сохранять его чистым и неприкосновенным; а потом пророки, люди с чистым сердцем и светлым умом, проповедники Господни, которые смело являлись к судьям и царям и требовали отчета в их поведении. Знание тех, в руках которых находился закон, могло оказать на них вредное влияние: Моисей видел в Египте все злоупотребления жреческой власти; он чувствовал, как тяжело ее господство. Чтобы ничто подобное не могло случиться с его народом, он сделал левитов и жрецов зависящими от всех колен, оставил без удела и рассеял по всему государству. Так общественная свобода была вне всякого притязания и обеспечена навсегда. Все они были потомки Авраама, генеалогия каждого была неоспорима; между ними могло существовать только чувство братской любви. Посему общественные должности были доступны для всех; своим мужеством и умом каждый может достигать первой степени, и никто не может нарушить его счастья вопросом, кто он и откуда? Изводя из Египта израильтян, Моисей должен был сначала заботиться о том, чтобы дать им землю. Господь Сам обещал даровать им землю Ханаанскую. Эта земля удивительным образом удовлетворяла всем видам законодателя; горы и море, окружавшие ее со всех сторон, защищали ее от нападения врагов; она изобиловала хлебом, маслом, плодами и всеми удобствами жизни. Наконец, с нею были связаны все воспоминания, могшие возбудить энтузиазм: здесь находились кости предков еврейских, тех воодушевляемых Богом мужей, потомству которых Бог обещал дать землю Ханаанскую. Но Моисею не суждено было завоевать ее. Просвещенный свыше, мудрый законодатель понимал, что он должен ожидать благоприятной минуты и что творение его было бы эфемерным, если бы евреи слишком рано стали наслаждаться обетованной землей. Действительно, люди, предводимые им, рожденные в рабстве, грубые умом и необрезанные сердцем, еще не были способны составить новое и продолжительное здание. Поэтому он осудил себя с невероятным самоотвержением на ожидание среди пустыни возобновления родов и безропотно решился только издали взглянуть на святую землю. Во время-то этого, сорокалетнего, пребывания в пустыне он занимался образованием древнего народа, который, не будучи уничтожен своими соседями, сильно содействовал бы своему политическому бытию. Ветры и бури могли поколебать воздвигнутый им памятник, рассеять его обломки во все страны земли, но не поглотили его, и он пережил их, чтобы дать своей судьбе все заключавшиеся в нем богатства. Первой мыслью всякого законодателя должно быть благоденствие народа. Моисей не искал его ни в завоеваниях, ни в торговле. Он думал, что благоденствие народа состоит в постоянно возрастающем народонаселении и изобилии всех вещей, необходимых в жизни. Поэтому он употребил все заботы на земледелие, привязал все умы к земле и очагу. Чтобы достигнуть этой цели, он указал сначала образ разделения земли после покорения. «Когда вы овладеете обетованной землей, — говорил он, — вы разделите ее по жребию между семействами и коленами таким образом, что дадите большую часть многочисленным и малую малочисленным». На основании этих начал самой строгой справедливости было произведено разделение обетованной земли, как можно видеть в статье Иисус, сын Навина. Но Моисей, удовольствовавшись этим общим правилом, сделал бы не более других законодателей. Надобно было сохранить этот раздел, чтобы собственность не переходила в руки более искусных или счастливых граждан и чтобы государство не разделилось на две враждебные партии, старающиеся уничтожить одна другую. Мудрость предписаний Моисея в этом отношении действительно удивительна, и история не показывает нам ничего подобного. Как мало было бы кровавых страниц в летописях народов, если бы законодатели их, не довольствуясь одним организовыванием собственности, подумали об удержании равновесия и постарались воспрепятствовать, чтобы некоторые семейства не овладели всем государством и чтобы их богатство не нанесло ущерба богатству всего народа. Эти перевороты невозможны между потомками Авраама. Земли и дома объявлены не переходящими, так что никогда не могли перейти в другие руки из того семейства, которому они даны. Владетель может продать их на время, но по истечении его он, заплатив долг, может снова получить на них право; если же он будет несостоятелен, то юбилейный год возвращает на них все права. «Вы освятите пятидесятый год и возвратите свободу всем, потому что этот год есть юбилейный. В этот год всякий человек войдет во владение своим имуществом, и каждый возвратится к своему первому семейству!» Эти общие предписания казались для законодателя достаточными. После разделения земель у римлян несчастные, принужденные нуждой заложить поля, не могли их выкупить, потому что заимодавцы требовали с них огромных процентов. У евреев этого не могло быть; лихва была запрещена под строжайшей казнью; каждый должен был давать в заем, не ожидая награды. Еще более, если кто-нибудь принужден был продать свою недвижимую собственность, то закон повелевал ближайшему родственнику искупить ее. Эта несомненность обладания была большим поощрением для земледелия, и поэтому Моисей не страшится входить во все подробности касательно земледелия. Здесь он указывает семена, которые должно высевать в землю; здесь он излагает заботы, которых требуют плодовые деревья; говорит даже о домашних животных, начертывает картину их работ и запрещает дурно обходиться с ними. Упрекают Моисея за то, что он не дал важности в своем законодательстве торговле и промышленности, почитаемым многими из новейших публицистов изобильнейшим источником народного богатства. Не рассматривая здесь вопрос в отношении к политической экономии, скажем, что Моисей не хотел сделать свой народ торговым, потому что опасался слишком тесных сношений с другими народами, которые могли заставить израильтян забыть Бога их отцов, отбросить их на путь идолопоклонства, следовательно, нарушить то единство, к которому он хотел привести их. Без сомнения, эти виды весьма мудры и отзываются тонкой политикой. Наконец, он знал, что со временем торговля может сделаться главнейшим источником народного богатства. Соседство Египта и Ассирии, положение Палестины между двумя морями, из которых одно открывало ей Европу, другое восточные берега Африки, южную Аравию и Индии, должны были сделать обетованную землю центром обширной внешней торговли. Не будем верить тому, что промышленность и необходимые искусства остались в пренебрежении. Земледельческие орудия требуют большого числа ремесленников; во время субботнего года, когда останавливались все полевые работы, каждый израильтянин мог строить дома и запастись орудиями, необходимыми для шести следующих годов. В седьмой год также внутренняя торговля происходила с большой деятельностью. Все эти мудрые постановления должны были привести израильтян к изобильному благоденствию. Но эти выгоды не важны без здоровья. Постоянно состоя в сношении с различными царствами природы, человек должен замечать, какие пропорции более всего благоприятствуют его развитию. Определение этих отношений составляет науку, называемую гигиеной, науку предохранительную, имеющую весьма тесную связь с медициной, которой она составляет существенную часть, с законодательством и нравственностью. В наши времена поняли всю важность, которую правительство должно давать общественной гигиене, и эта важность была еще большей в первобытные времена, когда люди употребляли в пищу без различия самые грубые и вредные вещества, пили кровь животных, ели мясо с туком и, не умея предохранять себя от самых обыкновенных эпидемий, жили в нечистоте столь же отвратительной, сколь вредной для здоровья. Поскольку нам невозможно входить в ученые рассуждения, которых большинство наших читателей не поняло бы, то мы изложим здесь только те спасительные для здоровья действия, которые должны были вытекать из совокупности Моисеевых постановлений и частных мер, предписанных для общественного здоровья. Это изложение подтвердит следующие слова одного новейшего ученого: «Подробности, в которые Моисей считал необходимым войти, сделали бы ныне честь прозорливости искусного медика». Вообще, для сохранения здоровья необходимы три условия: диета, или выбор пищи, чистота и деятельность. Законы Пятикнижия запрещают некоторые пищепродукты, но это запрещение не основывалось на суевериях, как у египтян; оно преимущественно имеет в виду общий темперамент евреев и болезни самые опасные и самые обыкновенные в климате, в котором они должны были жить. Индийцы и после них пифагорейская школа отказались питаться мясом животных; Магомет запретил вино. В Пятикнижии нет этих общих запрещений, которые не могут быть целью мудрого законодательства. Оно различает между жующими жвачку животных, имеющих раздвоенное копыто, разделенный ноготь, и тех, которым всех этих или одного из этих условий недостает. Первые, называемые чистыми, могут быть употребляемы в пищу; животные нечистые, напротив, запрещены. Таким образом, позволены: вол, баран, козел, лань, косуля. Напротив, запрещены: осел, лошадь, собака, кошка, верблюд, кролик, заяц, которому древние приписывали способность разгорячать и порождать меланхолию, свинья, употребление которой производит в жарких странах прокаженные болезни. Среди рыб закон запрещает только тех, которые лишены чешуи и плавников, то есть тех, которые живут в тине. Все наши рыбы, живущие в морях и проточных водах, могли появляться на столе евреев, так же, как и наших. Подобным образом и птицы бьши запрещены только хищные, с жестким и несваримым мясом: орел, сокол, ворон, сова и др.; и многие животные, к которым ныне питают отвращение, как-то: мышь, крот, насекомые, которых восточные народы употребляли в пищу, и другие роды, природу которых теперь невозможно определить. Жир, или тук, был запрещен, но не тот тонкий жир, который находится между мясом. Наконец, употребление в пищу крови было запрещено в следующих выражениях: «Ты не будешь есть крови, которая есть душа всякой плоти». Это запрещение, данное еще вскоре после потопа, имело целью то, чтобы человек научился уважать в крови животных кровь ближнего; впрочем, может быть, оно было направлено к тому, чтобы предупредить зверское обыкновение многих древних народов, которые выпускали часть крови животного, не убивая его. Как бы то ни было, неоспоримо, что эта гигиеническая мера была превосходнейшей и делала мясо животных более здоровым. Другое запрещение, которое, подобно предыдущему, имело целью сделать нравы кроткими, не позволяло варить козленка в молоке его матери. Действительно, есть что-то нечеловеческое в умерщвлении животного в той влаге, которая дала ему жизнь. По той же причине запрещено было убивать в один день корову и теленка, и вообще мать всякого животного и ее плод. Спасительные для здоровья предосторожности простирались даже на животных чистых. Были отвергаемы те, которые умерли естественной смертью или лишены жизни другим животным; тщательно исследовали в груди и желудке, нет ли каких-нибудь обстоятельств, свидетельствующих о нездоровом состоянии. Определив выбор пищи, законодатель обращает внимание на чистоту. «Наши города, — говорит ученый Маймонид, — были чисто содержимы. Не только гробниц, но даже трупов животных не было в них; здесь не видно было никакой нечистоты; и эти кучи мусора, которые заражают воздух стольких благоустроенных городов, не были здесь терпимы». Рабы должны были иметь две одежды, одну для теплого времени года, другую — для холодного. При недостатке белья они заменяли его омовениями и очищениями, тем более полезными, что количество пыли было весьма значительно. В то же время они мазали себя ароматическими маслами. Земледелие, которым занималась большая часть граждан, было обширной гимнастической школой. Но, кроме земледельческих работ, евреи, у которых каждый гражданин был воин, упражнялись во время мира в военных действиях. Они стреляли из лука, бросали из пращи камни и играли копьем и щитом, тяжеловооруженные взбегали на гору; они упражнялись также в плавании, охоте и рыбной ловле. Наконец, закон установил множество праздников и приглашал народ к покою и радости. Трудное возделывание полей истощило бы силы человека, если бы оно не было прерываемо, и поэтому законодатель определил этот предмет самыми точными правилами. В праздниках находился новый источник здоровья; говорим о веселье. Общественные пиры и возможные увеселения сопровождали всегда торжественные праздники, и по своей нежной заботливости законодатель говорил своему народу: «И возвеселитеся ты, твоя жена, твой сын и твоя дочь, твой раб и твоя рабыня, левит и иностранец, сирота и вдова, стоящая у дверей дома твоего». Приглашая их к радости и веселью, Моисей давал им средства веселиться; ибо вел их в землю, кипящую молоком и медом, в которой каждый мог покоиться под тенью винограда и смоковницы. Итак, надобно ли удивляться, что евреи сохранили к своему заботливому отеческому закону столько любви и уважения? Надобно ли удивляться песням печали, которые изгнание исторгало у них на берегах рек вавилонских? Но преимущественное внимание законодатель обращает на заразные болезни. В древние времена заразные болезни были более обыкновенны, чем в наши, потому ли, что малочисленность народонаселения оставляла в диком и нездоровом состоянии обширные земли, или потому, что несовершенство предметов, необходимых в жизни, не доставляло достаточного препятствия вредным влияниям внешних предметов. Кроме чумы, опустошавшей во времена Моисея преимущественно Египет, и других болезней, производивших страшные опустошения во всех странах мира, проказа была господствующей. Чтобы предупредить ее или воспрепятствовать ее распространению, мудрый законодатель принял следующие меры, имевшие цель предохранить от всякого подозрительного сношения и в противном случае остановить вредные его последствия: все предметы, в которых предполагалось нездоровое начало, трупы, кости, камни гробниц, и всякое лицо, имевшее болезненное состояние кожи или какое-нибудь другое болезненное состояние, приметное для глаза, были нечисты, нездоровы. Лица или вещи, находившиеся в сношении с этими предметами, почитались также нечистыми и очищались водой. Кроме того, не позволялось иметь сношения с другими один или многие дни. Когда кого-либо подозревали, что он заражен проказой, то приводили его к священникам, которые внимательно исследовали его. Если они не находили симптомов, указанных законом, то отсылали назад. Если состояние его было сомнительно, то держали его взаперти семь дней; в продолжение этого времени, если симптомы исчезали, то он возвращался к обществу, после очищения одежды; если же, напротив, симптомы развивались, то священники объявляли его нечистым. С этого времени он обязан был жить вне города или стана, в месте, назначенном для прокаженных, носить одежду, указывающую его состояние, и лично объявлять своим согражданам о своей болезни, которой последние должны были беречься. Если бы мы не боялись наскучить нашим читателям, то изложили бы мудрые правила Моисея, относящиеся к здоровью женщин и детей; но мы уже довольно сказали для оценки мудрой предусмотрительности еврейского законодательства. Поэтому мы и не желаем подробно опровергать возражения и стараться оправдать некоторые предписания, которых мы, отдаленные столькими веками, не можем понять цели. Мы видим, что плачевное состояние несчастных жителей нынешней Палестины прямо противоположно силе и крепости древних евреев, — это лучше всех доказательств. Все, что мы сказали об этой части Пятикнижия, заключается в следующих словах Моисея: «Если ты будешь исполнять заповеди, постановления и законы, которые я предписал тебе, то будешь изъят от болезней; если же оставишь их, то будешь поражен горячкой, сухостью, всеми теми болезнями и великими заразами, которые поразили Египет, и всеми другими болезнями, кроме тех, которые писаны в этой Книге Закона». Если обратим внимание на время, в которое кодекс Моисея был объявлен, и дикие нравы народов, окружавших Израиль, то ясно увидим божественные черты в законах, касающихся судебной власти. Намеренное человекоубийство есть такое преступление, против которого законодатель восстает с величайшей силой. Десятисловие говорит: «Не убий». Запрещено даже способствовать спасению жизни убийцы. Он должен умереть. Шесть городов, лежавших на главнейших пунктах государства, почти в равном друг от друга расстоянии, три по ту и три по сю сторону Иордана, отворяли ворота для еврея или иностранца, совершившего невольное убийство. Но когда человек объявлялся виновным в намеренном человекоубийстве и бежал в эти города, то старейшины его отечественного города посылали за ним и исполняли предписанную законом казнь. Таким образом, эти убежища не имели ничего общего с убежищами других народов и не обеспечивали безнаказанности. Самый алтарь Всевышнего не покровительствовал виновному. «Если человек, произвольно проливший кровь, придет под защиту Моего алтаря, то пусть оторвут его и предадут казни». Эти города-убежища назначены были для невольных убийц. Здесь он находил безопасность и покровительство, пока не представал перед собранием старейшин его отечественного города. Если его не находили виновным, то отсылали в город-убежище, откуда он не должен был выходить до смерти первосвященника, при котором произнесен был суд. Эту предосторожность мы не найдем слишком строгой, если заметим, что она имела целью: 1) защитить убийцу от мести родственников убитого, столь общей между древними народами; 2) внушить этим продолжительным изгнанием ужас к крови. Эта же мысль лежит в основании законов, относящихся к убийству, когда убийца неизвестен или подвергся человекоубийству по нерадению. Если человек найден будет мертвым и неизвестно, кто убил его, то старейшины города принесут жертву и будут молить Господа, чтобы Он не вменил им этого преступления, в котором они невинны. Если кого-либо убил бык, то он только побивался камнями, и владелец его не подвергался никакому наказанию, кроме потери животного; но если бык имел обыкновение убивать и если владелец его, зная об этом, не запирал его, то владелец осуждался как убийца. Впрочем, в этом случае, поскольку смертная казнь была бы слишком строгой, он мог искупить свою жизнь штрафом, определенным судьями. Все эти предосторожности носят на себе печать человечности и вполне утверждают за Моисеем имя, которое он сам дал себе, имя — кроткого паче всех человек. Намеренное человекоубийство, как мы уже видели, наказывалось смертью. Также казнь поражала и многие другие преступления. Таковы были: 1) идолопоклонство, которое у евреев было преступлением закона, ниспровергающим постановление; 2) зверство и другие преступления этого рода; кровосмешение, блуд в действии; 3) воровство человека для продажи в рабство; 4) насилие беременной жены, от которого последует смерть; наконец, 5) удары, которыми сын поразил отца или мать, или проклятие против них. В этом исчислении ясно видно, что законодатель не предвидел отцеубийства и детоубийства. Теперь пусть сравнят этот кодекс наказания с кодексом древних народов и даже с кодексами новейших народов, столь гордых образованием, и пусть судят, где более уважения к жизни, более отвращения к крови! Евреи знали только четыре казни: побиение камнями, удушение, отрубление головы и сожжение; последняя казнь относится ко второй, потому что, прежде сожжения, преступника удушали. У них не было ни пыток, ни орудий казни. Осужденный должен был умереть от одного удара. Сколько высоких уроков для будущих законодателей, и какой стыд для тех, которые не умели воспользоваться этим Божественным светом для преобразования нравов народа! Вторая казнь по Моисееву Закону была отлучение, или гражданская смерть. Когда человек совершал преступление, судьи посылали к нему старейшину, чтобы показать ему, что он поступает беззаконно, и то наказание, которое ожидает его. Если эти представления не имели силы, то осуждение повторялось публично, потом, выслушав свидетелей, произносили приговор отлучения. «Отлучение, — говорит дон Калмет, — по мнению раввинов, состоит в лишении некоторых прав, которыми человек пользовался в обществе, к которому он принадлежит. Эта казнь относилась или к предметам общественным, или к предметам святым, или к тем и другим вместе. Она полагалась судом человеческим, собранием судей, с надеждой возвратиться к употреблению тех предметов, которых приговор лишал. Таким образом, еврейское отлучение не исключало отлученных от празднования праздников, ни от входа в храм, ни от других религиозных обрядов: пиршества, происходившие в храме в торжественные праздники, не были запрещены для них. Талмуд говорит только, что отлученные входили в храм с левой стороны и выходили с правой, между тем как другие входили с правой и выходили с левой». Мы находим у евреев исправительное наказание, общее всем народам древности и множеству новейших народов; Моисей запечатлел его своей печатью. «Если человек злой заслуживает розг, то судья поразит его известным числом, смотря по важности преступления; но число их никогда не должно превосходить сорока, для избежания вредных последствий и для того, чтобы брат твой не был унижен пред твоими глазами». Моисеев закон предписывает еще наказание возмездия, как начало. Но, как в этом наказании не могло быть совершенного равенства, как, с другой стороны, общество вместо выигрыша терпело только потерю, то неисполнимое в законе предложили заменить денежным вознаграждением. Впрочем, эти вознаграждения не уничтожали начала, и должно было почитать себя счастливым, что не подвергаешься всему злу, которое осмелишься причинить своему ближнему. Итак, у евреев были три главные казни: 1) смертная казнь в определенных случаях; 2) наказание исправительное или розга, во всех случаях, когда произносился приговор отлучения, то есть во всех случаях нарушения закона; наконец, 3) возмездие. Заметим здесь, что наказание не запечатлевало поруганием, и после него виновный возвращался к обществу, не лишаясь своих прав. Остается сказать еще несколько слов о вознаграждении. Вознафаждение не имело места в случаях намеренного человекоубийства, как мы уже заметили; но в большей части других случаев оно допускалось. Для оценки вознаграждения в случае насилия против частного человека надобно отличать пять условий: 1) убыток; 2) боль; 3) излечение; 4) остановление работ; 5) бесчестье. В случае воровства, если кто-либо украдет вола, козла или агнца и убьет или продаст, то платит пять волов за одного вола и четыре агнца или козла за одного агнца или козла, которые не приносят столь большой пользы; вор, который крадет мебель или серебро, платит только вдвойне, потому что в земледельческой стране эти предметы не имеют такой важности, как домашние животные. Вор, не имеющий средств возвратить требуемую законом сумму, обращается в рабство, то есть осуждается на домашнюю усиленную работу, сообразную с ценностью его долга. По истечении срока он свободен и не подлежит другим последствиям преступления, как исправительное наказание, о котором мы говорили выше. По окончании наказания, не входя еще в общество, всякий осужденный обязан принести жертву Господу. Подобные законы установлены против клеветников, ложных свидетелей и проч. Но и самые лучшие законы не имели бы действия, если бы исполнение их не было предметом самой усиленной заботливости, если бы не было просвещенных и неукоризненных мужей для изъяснения и приложения их. В этом отношении законодательство Моисеево сохраняет все свое превосходство, и можно сказать, что нигде не было столько свободы в суде. Мы уже сказали, что были многие судилища и различные степени судейской власти. Чтобы сделаться судьей, требовалось только знание, которое было утверждаемо возложением рук старейшины. В частных спорах, в делах, касающихся частных интересов, каждый из спорящих избирал судью, а судья выбирал третьего судью для полноты судилища. Но вся мудрость еврейского законоведения преимущественно открывается в уголовных процессах. Надеемся, что читатели извинят нас за те подробности, в которые мы войдем об этом предмете. Обвиненный в уголовном преступлении не подвергался никаким тайным допросам, не мучился в тюрьме. Первым делом было убеждение в нравственности обвинителей. Обвиненный мог по произволу избрать для обсуждения своего дела судей своего отечественного города или судей, находившихся в Иерусалиме. Кроме того, он имел право отвергать своих судей, и побудительные причины отвержения были крайне обширными. Потом были читаны пункты обвинительные и призывались один за другим обвинители. Каждому из последних делались весьма строгие внушения о важности свидетельства и о наказаниях, ожидавших лжесвидетелей. Малейшее несогласие между свидетельствами уничтожало их силу, и сам Моисей тщательно указал все пункты, на которых должно было основываться доказательство. Существовала ли прежде ненависть между обвиняющим и обвиняемым? Строил ли последний ему козни? Все должно быть рассмотрено и определено, и тождество лица, и месяц, и день, и час, и самые обстоятельства преступления. Ни женщина, ни дитя, ни раб, ни больной, ни человек дурного поведения не были допускаемы к свидетельству. Не принималось показание обвиненного, когда он обвинял сам себя. После свидетелей по обязанности выслушивались все лица благоприятствовавшие. Потом старейшины, признававшие обвиненного невинным, излагали свои побудительные причины; признававшие его виновным отвечали с умеренностью. «Никогда, — говорит г-н Пасторет в своей истории законодательства, — никогда судьям еврейским не позволялось ставить обвиненному сети, внушать ему страх, обычай гибельный и жестокий, который, по несчастью, принят у большей части новейших народов. Выражения, употреблявшиеся по отношению к обвиненному, отличались человечностью и некоторой благосклонностью; судьи должны были помнить, что он мог быть невинным. Этот человечный подход воодушевлял их преимущественно в минуту уголовного обвинения». Если один из аудиторов, или кандидатов, хотел представить свои замечания в пользу невинности, то ему позволялось говорить; но он не мог говорить в пользу виновности. Споры решались одним из судей, и когда присутствующие удалялись, два писца записывали показания, один оправдательные, другой обвинительные. Большинство голосов на стороне невинности возвращало обвиненному тотчас свободу. Но большинство голосов на стороне виновности не достаточно было для обвинения. Старейшины присоединяли двух других, потом еще двух и так далее до семидесяти одного. Но и тогда большинство голосов не могло служить обвинением, но только не оправданием. Рассуждали до тех пор, пока один из голосов, противных обвиненному, обращался в его пользу. Когда его присуждали к наказанию, то приговор откладывали до следующего дня. Во все это время судьи не должны были заниматься другими делами, воздерживаться от вина, вообще опьяняющих напитков и всего, что могло сделать их умы менее способными к размышлению. Наконец, в день приговора писцы напоминали записанные факты, и каждый из судей снова излагал свое мнение. Подававшие голос в пользу невинности, не могли уже подавать голос на сторону виновности; напротив, подававшие голос в пользу виновности, могли объявлять его невинным; так что закон, по удивительной предусмотрительности, почитал благоприятствовавшие обвиненному голоса как бы приобретенными. Действительно, вот великое ручательство за жизнь обвиненного, ручательство, которого нет ни в одном кодексе, как древнем, так и новейшем. Закон давал еще другое ручательство, которое кажется нам весьма важным. Обвинители первые должны были поразить виновного, и если, несмотря на многочисленные предосторожности, они обманули судей и присутствовавших, то их замешательство в столь торжественную минуту не могло укрыться от глаз народа. В минуту казни его увещевали быть мужественным и, не доводя до места казни, поили его одурманивающим напитком, который делал менее страшным близость смерти. Тогда судьи говорили ему: «Ты причинил нам беспокойство; ныне причиняет тебе его твой Бог; ты пострадаешь в этот час, но не в будущем веке». По исполнении казни тело возвращалось родственникам, которые оплакивали его смерть, но не могли использовать обыкновенных знаков траура. От законов правосудия перейдем к законам, которыми Моисей определил отношение своего народа к другим народам. Положение Моисея принуждало его к завоеванию, и мы не видим причины, почему ставят ему в преступление завоевание земли, которая, говорят, не принадлежала ему. Кто когда-либо осмелился требовать у народа, чтобы оценить его законы и нравственность, первобытных прав собственности на землю, в которой он живет? Потомки Иакова завоевали ее, как и все племена, которые сделались довольно многочисленны, чтобы переносить чужое иго, как все племена, которые стараются поселиться вдали от тех мест, в которых прежде жили, как все народы, которые имеют свое особенное законодательство, неприязненное законодательству своих соседей. Они завоевали землю Ханаанскую, потому что с этой землей были связаны их семейные воспоминания, божественные обетования и даже самое их законодательство. Много вопияли против истребительной войны, которую Моисей объявил некоторым племенам, населявшим Палестину. Но надобно было бы поставить себя на его месте и изучить обстоятельства, не позволяющие действовать иначе. Поселение среди побежденных народов казалось ему невозможным. Хананеяне предавались грубому идолопоклонству, которое доводило их до последней крайности разврата, суеверия, жестокости и даже до человеческих жертв. Но часто случается, что победители усваивают себе понятия и нравы побежденных, с которыми смешиваются. Впрочем, предполагая, что земли было достаточно для победителей и побежденных, последние всегда питали бы чувства ненависти и мести, которые ждали бы для своего проявления только благоприятного случая. Итак, для сохранения закона необходимо было, чтобы все эти племена или бежали, или безжалостно были истреблены. Эти мысли, предполагаемые нами в еврейском законодателе, подтверждаются историей; ибо каждый раз, когда израильтяне предавались большому беспорядку, были доводимы до этого теми, которых Моисей повелел истребить. Кроме того, не надобно думать, будто повеление истребить относилось ко всем жителям Палестины; оно относилось только к народам самым испорченным, которых Моисей в точности обозначил. Кроме факта завоевания и его неизбежных последствий, отношения израильтян к другим народам были основаны на общем праве. Во всем ходе их истории мы видим, что они делали договоры, заключали союзы с своими соседями и государствами, с которыми имели сношения. Мы должны изложить здесь законы, преимущественно относящиеся к частным лицам, не принадлежавшим к израильскому народу, и опровергнуть клеветы и возражения, относящиеся к ним. Браки с народами, обреченными на истребление или изгнание, были строго запрещены; но во всех других случаях законодатель предоставлял полную свободу. «Если между пленниками будет жена, которая внушит тебе любовь, то ты можешь сделать ее своей женой, но с тем условием, чтобы она, сделавшись гражданкой израильской, отказалась от прежнего своего отечества». Моисей имел супругу мадианитянку; Давид взял в супружество дочь царя гессурского; Соломон, во времена своей мудрости, — дочь фараона... Несмотря на терпимость этих браков, преимущество оставалось за дочерьми Сиона. Когда Израиль оставил землю Египетскую, дом рабства, множество иноплеменников последовало за ним и вошло в состав народа. Таким образом, чтобы быть усыновленным, или обращенным (хотя это слово не имеет в законе еврейском того смысла, который придается ему в законе христианском), надобно было предстать перед тремя судьями, которые, после предварительных вопросов о непринужденности, свободе и сознании поступка, раскрывали перед ним картину лишений и многочисленных обязанностей, наложенных на потомков Израиля. Если иностранец твердо стоит в своем мнении, то его принимают со всеми обычными обрядами. Тогда он делается подобен во всем другим израильтянам, особенно с тех пор, когда возьмет в супруги гражданку, которая непосредственно соединяет его с государством. «Прозелит будет подобен вам пред Господом!» — восклицает Моисей. Кроме этих иностранцев, есть другие, которые живут в земле израильской только некоторое время, и закон отечески заботится о них. «Будет одно правосудие, один закон, одно право для вас и для человека, живущего между нами; он будет подобен нам пред Господом; вы позволите ему обогатиться своим трудом; никогда вы не станете притеснять его и угнетать». Потом Моисей прибавляет: «Вы возлюбите его, как самих себя; ибо вы знаете, какой страх испытывает сердце иностранца; вы сами были в Египте; вспомни, что ты был рабом в этой стране, что ты был угнетаем, что бедствия извлекали у тебя слезы; вот почему я это заповедаю тебе, для того, чтобы у тебя пришелец не проливал слезу». Но не только должно уважать его права, не доводить до слез, уважать его собственность и свободу, надобно еще помогать ему в несчастии. «Десятины третьего года разделятся между левитом, бедным, пришельцем, вдовою и сиротою. Когда вы будете производить жатву, то оставите уголь для бедняка и пришельца. Когда вы будете собирать оливки, то не станете выискивать все до единой, так же поступите, когда станете собирать виноград; если, собирая жатву, вы забудете несколько снопов на ниве, то вы не станете возвращаться за ними; вы оставите их вдове, сироте и пришельцу. Если последний, сделавшись бедным, станет простирать к вам свои ослабевшие руки, вы поддержите его, чтобы он жил с вами. Прежде всего вспомните, что вы сами были угнетаемы в Египте: вот почему я вам заповедаю это». Пришелец, какое бы ни было его отечество, может молиться во храме Бога израильского. «Господи, говорит молитва на освящение храма, Господи, услыши также человека, пришедшего издалече и не принадлежащего к Твоему народу Израилю, благослови принять его молитву». Наконец, наследие Израиля не нарушимо, и есть безопасное убежище для всех, которые ищут в нем убежища от преследований». Когда раб будет искать у тебя убежища, ты не выдашь его господину; но он будет жить с тобою, у тебя, в месте, которое он изберет, в том из твоих городов, в котором ему заблагорассудится, и ты не оскорбишь его ни в чем». Таково законодательство, которое некоторые недобросовестные писатели осмеливались представить отделяющим иудеев от всего человечества, освящающим самый страшный эгоизм и одобряющим даже грабеж и убийство иностранца. Чтобы дать самое полное понятие о внутренних и внешних отношениях еврейского государства, скажем несколько слов о военных законах Моисея. Израильское юношество не могло принимать в войне участие до двадцатипятилетнего возраста. Когда войска были собраны, начальники должны были объявить, что «если кто построил дом и не жил в нем, или насадил виноград и не собрал плодов его, или взял супругу и не жил с нею, то он свободен, может возвратиться в свой дом, и увольняется от службы во все течение этого года». Эта нежная заботливость законодателя о удовольствии и благосостоянии своего народа не ограничивается этим; он повелевает, чтобы в стане царствовала величайшая чистота, чтобы в нем тщательно избегали всякого осквернения, и таким образом предупреждали болезни, которые скоро могли бы распространиться в таком многочисленном собрании людей. В минуту сражения боязливым позволяется удалиться, чтобы во время самого дела они не причинили малодушия в своих братиях. Потом жрецы приближались и восклицали: «Дети Израиля! Идите мужественно против ваших врагов, нападите на них с уверенностью, не бойтесь их, и число их пусть не страшит вас; ибо Господь ваш Бог сражается за вас против них». После победы они должны были очиститься, потому что кровь, пролитая ими, осквернила их. В походе, если нужно было проходить через земли граждан или союзников, закон запрещал делать грабеж. Эти законы относились собственно к израильтянам. Что касается врагов, то заметим сначала, что не позволялось предпринимать войны по честолюбию или прихоти. Можно было поднимать оружие только для защиты своих предлогов или для истребления вознаграждения за причиненный убыток. Моисей не хотел внушить своему народу любви к завоеваниям. При вступлении на неприятельскую землю весьма строго запрещалось делать те бесполезные опустошения, которые только разрушают провинции, в которых происходит война. Особенно должно было щадить плодовые деревья. Осаждая город, должно было сначала предложить мир; но, когда это предложение бывало отвергнуто, если после упорного сопротивления он был взят, то употреблялось страшное право завоевания, то есть предавались мечу все, могущие носить оружие, исключая жен и детей; после сражения пленники находили у евреев состояние гораздо лучшее, нежели у других победоносных народов. Всякое хорошее законодательство должно обращать преимущественное внимание на семейную жизнь; ибо от хорошего или дурного устройства семейств зависит сила или слабость государства. Оно состоит в браке, установление которого книга Бытие возводит к Богу. У евреев соединение мужа с женою не встречало никаких затруднений. Состояние женщины, даже рабское, не останавливало мужа. Приданое было неизвестно, и муж обязан был платить выкуп за свою супругу. Итак, ничто не препятствовало влечению сердца. Целью брака было увеличение народонаселения, которое составляет благоденствие и силу государства. Моисей способствовал ему всею своею властью. Бедность и роскошь производят на народонаселение самое гибельное действие. Несчастный, угнетенный бедностью, боится видеть свое потомство бедным; но если бы он и уступил влечению природы, часто сильнейшему всех расчетов благоразумия, то какого народонаселения можно ожидать от людей, истощенных трудами и изнуренных голодом? С другой стороны, роскошь, истощая богатство, принуждает многих к постыдному безбрачию. Моисей, полагая мудрое равновесие в общественном благоденствии, ограничил эти две причины истощения народонаселенности. Законы, относящиеся к здоровью, и запрет продавать или приносить в жертву детей еще более способствовали увеличению народонаселения. С этой целью он запретил евнухов и открыл безопасное убежище для всех иностранцев. Наконец, приписываемая законодателем постоянно возрастающему народонаселению важность видна из того поношения, которое соединялось с неплодством, и из счастья иметь многочисленное семейство, о котором так часто говорится в священных книгах. Впрочем, что значил бы в Израиле человек, умерший без потомства? Имя его исчезло бы из ряда имен его предков, составляло бы промежуток в генеалогиях, которые у них были летописями бессмертия! Моисей находил многоженство господствующим на всем Востоке, и даже в жизни патриархальной, и не почитал обязанностью запретить его; он сделал его терпимым и присоединил к нему множество условий, полезных для народонаселения. Муж имел три обязанности к каждой из своих жен: содержание, питание и супружеский долг. Та, которой он отказывал в одной из этих обязанностей, имела право немедленно оставить его, ибо ее супруг отвергнул ее. Мы уже сказали, что муж должен был давать выкуп за жену; эта необходимость представляла большое препятствие многоженству. Развод также был позволен Законом Моисеевым. «Если кто-либо, имея жену, и живя с нею, почувствует к ней отвращение за какой-нибудь недостаток, который находит в ней, то даст ей разводной акт и вышлет из своего дома. Если после того эта жена сделается супругой другого человека и если второй муж почувствует к ней отвращение и даст ей разводную или умрет, то первый не может взять ее назад, потому что был причиной ее осквернения. Это преступление перед Господом: ты не обременишь грехом страну, которую Господь Бог твой дает тебе в наследие». Два частных случая лишали супруга всякого права отвергать жену: когда он обольстил жену до брака, когда после брака он оклеветал ее перед судьями; так как обольщение препятствовало жене отыскать другого мужа, то он не мог развестись с ней. Место жены еще не определено решительным образом в наших законодательствах. В Израиле они жили помощниками мужа, во всем подобными ему. В делах важных они принимали участие в публичных спорах, они составляли украшение всех праздников, история показывает, что во многих случаях они исправляли общественные должности. Каждое семейство есть небольшое государство, в котором отец есть верховный повелитель. Но у евреев отцы не имели безусловной власти над своими детьми и не имели права ни умерщвлять их, ни отрекаться от них. Они обязаны были поддерживать, питать и научать закону каждого: «Вы наставите в законе ваших детей и детей ваших детей». В случае крайней необходимости отец мог заложить свое дитя за известную сумму. Но этот род рабства прекращался по праву седьмого года. Если таким образом бывала запродана дочь, то переходила в дом господина под непременным условием сделаться женой отца семейства или одного из его сыновей. Отец не имел права лишить своих детей наследства; после смерти его они разделяли его имущество движимое и недвижимое на равные части; но первенец получал двойную часть. Что касается дочерей, то они имели право наследства только в том случае, когда отец умирал без потомства мужского пола. В этом случае они получали по равной части; но тогда они не могли уже выходить замуж вне своего колена и обыкновенно брали мужей в своем роде; мужья их вписывались в генеалогические таблицы как сыновья покойного. Таким образом имя его продолжалось, что у израильтян почиталось весьма важным и недвижимое имение не выходило из одной фамилии или, по крайней мере, из одного колена в другие. Рабство, первое злоупотребление силы, существовало у всех древних народов. Моисей не запретил его, но дал ему право честной и полезной домашности. Господин не имел над своими рабами безусловной власти и наказывался за дурное обхождение с ними. Дни покоя столько же относились к господину, сколько и к рабу; и тот и другой принимали равное участие в семейных радостях и пиршествах. Какое различие между этими законами и законами Рима, Спарты, Карфагена! Посему во всей истории иудеев мы не найдем ни одного возмущения рабов. Указав вкратце различные части законодательства, укажем также и способ, предписанный Моисеем для сохранения его. Очевидно, мы должны говорить о религии или, лучше, богослужении. Какое бесконечное различие между учением и предписаниями Моисея и других народов! Описывая картину обрядов, обычаев и способов богослужения древних народов, мы найдем на первом плане человеческие жертвы и грязные праздники; у евреев богослужение носит печать разумности, жертвы самые невинные, нравы самые строгие. «Повиновение закону стоит более, нежели жертвы, ревность к заповедям превосходнее тука овнов». Пройдем последовательно разные обряды богослужения и убедимся, что оно было проще и яснее богослужения других народов. В Израиле должен быть только один храм, занятый служителями алтаря и вместе великим советом старейшин народа. Позволено было приносить жертву только в этом храме; и, предписывая народу собираться в этом храме три раза в год, законодатель обеспечивал единство народа. С другой стороны, религия находила здесь то ручательство, что обряды, отправляемые перед глазами начальников Израиля, перед многочисленным стечением народа, не имели в себе ничего смешного, грязного или жестокого. Чтобы лучше показать всю важность этих предписаний, сам Моисей начертал во Второзаконии малейшие подробности богослужения и все устройство скинии, превращенной впоследствии в храм. Первым обрядом есть обрезание, которое, кроме своей важности для здоровья, указывало завет Господа с Его народом. Месяц спустя после рождения происходил выкуп первенцев. Вспоминая, что левиты, при своих высоких должностях, были представителями всех первенцев, отец посвящал своего сына Господу. Потом выкупал его, представляя незначительное приношение священнику. Жертвы были известны всем народам всех веков. Евреи имели жертвы многих родов; если просили у Бога милости или благодарили за благодеяния, то приносили жертву о спасении. Другие жертвы имели целью загладить грех, совершенный по неведению, — преступление, влекшее за собой наказание или возвращение здоровья. В жертву приносили вола, козла, барана; если жертва вся предавалась пламени, то называлась всесожжением. Бедняк приносил двух горлиц или десятую часть обыкновенной меры чистой муки. Жертвы из чистой муки, масла и вина, пироги с маслом, посыпанные ладаном. Наконец, была еще вода возлияния, назначенная преимущественно для священных очищений. Всесожжение агнца повторялось каждое утро и вечер во храме в час молитвы. Одним из самых важных обрядов была жертва за грех. Она возвещалась за десять дней при звуках труб. В назначенный день первосвященник закалывал вола и козла, омачивал в крови их перст и мазал ею во дворе, на алтаре, вокруг завесы и во святая святых. Он входил в это последнее место, облаченный в простую льняную тунику, пояс и кидар, торжественно произнесши непонятным ныне образом неизреченное имя Иеговы, которое не было произносимо в течение целого года. Потом приводил другого козла, называемого изгнанным, и, положив на него руки, исповедовал вслух грехи народа, оплакивал их, возлагал их на главу животного и изгонял его в пустыню. Этот обряд имел целью загладить грехи всего народа. Общий характер Моисеева законодательства отпечатывается на всех народных праздниках. Они были установлены для прославления благодеяний земли, Господа, оплодотворяющего ее, и свободы, полученной у фараона. Они падали на то время, когда полевые работы оканчивались, для того, чтобы облегчить многочисленные собрания в главном городе и в то же время благоприятствовать удовольствию сограждан, политике и богослужению. Пасха напоминала исход из Египта. Она продолжалась семь дней, и все обряды напоминали рабство и освобождение.
Накануне первого дня ели горькую траву, омоченную в вине, показывая этим горечь рабства. Когда ели пасхального агнца, то стояли, с препоясанными чреслами и посохом в руке, как во время исхода. «И когда, — говорил Моисей, — скажут вам дети ваши: что это за служение? скажите [им]: это пасхальная жертва Господу, Который прошел мимо домов сынов Израилевых в Египте, когда поражал Египтян, и домы наши избавил» (Hex. 12:26—27). Замечательно в этом празднике то, что в самых роскошных пиршествах запрещено было употребление другого хлеба, кроме опресноков — хлеба рабского, испеченного в рабской боязни, отягчающего желудок и сердце и, таким образом, придающего новую цену хлебу вкусному, которым обязаны были закону и свободе. Через семь недель после Пасхи происходил праздник Пятидесятницы, которым праздновались и окончание жатвы, и вместе законодательство Синайское. Приносили на алтарь хлебы и первые плоды полей. «Празднуй праздник Пятидесятницы; представляй Господу добровольное приношение от трудов своих; и возрадуй на своих пиршествах твоего сына, твою дочерь, твоего раба, твою рабыню, левита, пришельца, сироту и вдову». Третий торжественный праздник был праздник кущей, или сеней. Он установлен был для воспоминания сорокалетнего пребывания в пустыне и поэтому праздновался не в домах, но в кущах, покрытых листьями, ветвями. Через каждые семь лет в этот праздник читали народу закон. Это торжество падало на первые числа октября, когда евреи оканчивали уборку винограда и всех плодов земли. Все эти учреждения общественного богослужения неоспоримо носят на себе печать божественную; но удивление мыслящего человека удваивается, когда он рассмотрит, что они были только образом и сенью закона более совершенного и святого, к которому они должны были приготовлять. Конечно, кровь и тук далеки от той чистой и нескверной жертвы, которая приносится ныне каждый день во всем мире. Закон христианский выше закона Моисеева, как дух выше буквы, как мысль выше материи, как ум человеческий, достигнувший последней степени своего развития, выше ума дитяти. Представленный нами анализ, при всем своем несовершенстве и неполноте, достаточен для того, чтобы дать Моисею его настоящее место между законодателями. Действительно, кто взял на себя обязательство более высокое, кто с большим постоянством стремился к цели, кто лучше достигнул ее? Он хотел создать народ единый, любящий свои законы; и организация этого народа стоит непоколебимо против всех ударов, пережила все бури. Израиль будет здрав и силен, свободен и независим, раб только одного Бога, изведшего его из земли рабства. В семействах царствует величайшая гармония; война будет для него чем-то мимолетным, и тогда даже он должен соблюдать начала человечности и кротости. Для него иностранец есть брат, которого никогда не позволено притеснять, потому что покровитель его — Господь. Если он нарушает закон, то будет наказан, потому что Господь карает беззаконие; но наказание его будет смягчено милосердием, и покаяние возвратит ему место в избранном народе. Если он совершит такое преступление, которое отделит его от этого народа, которое есть мерзость перед Господом, то его погибель будет оплакана. И все эти законы освящены словом Божьим, обетованиями истины, и обетованием многочисленного потомства, если он останется верным завету, в котором клялся. Посему законодатель восклицает в восторге: «Итак храните и исполняйте их, ибо в этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав о всех сих постановлениях, скажут: только этот великий народ есть народ мудрый и разумный. Ибо есть ли какой великий народ, к которому боги его были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем Его? и есть ли какой великий народ, у которого были бы такие справедливые постановления и законы, как весь закон сей, который я предлагаю вам сегодня?.. Внимай, небо, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих. Польется как дождь учение мое, как роса речь моя, как мелкий дождь на зелень, как ливень на траву» (Втор. 4:6—8; 32:1—2). Память святого пророка Моисея Боговидца празднуется церковью 4 сентября.