БИБЛЕЙСКО- БИОГРАФИЧЕСКИЙ  СЛОВАРЬ Словарь содержит 80000 слов-терминов

ИОАНН

, апостол и евангелист. Это имя приводит на память особенного

друга Иисусова, покровителя Девы Марии, которую умирающий Спаситель вверил

его попечениям. Эти три имени кажутся нераздельными, связанными одними

узами чистой и пламенной любви. Попытаемся воспроизвести здесь все, что

Священное Писание и предание сообщили нам о Иоанне Богослове, и посему

рассмотрим его под тремя отличительными чертами, то есть как ученика, апостола

и евангелиста. Иоанн происходил из Галилеи, из Вифсаиды, был сын Зеведея

и Саломии и брат апостола Иакова, один из рыбарей Генисарского озера. Он

видел чудесную ловлю Петра, который бросил свои сети по слову Иисуса и

понял, что только Бог может творить подобные чудеса. Думают, что он был

младший из всех апостолов. Долгое время, которое прожил после вознесения

Спасителя, доказывает, что он последовал за Ним с самой ранней юности.

Он имеет черту, отличающую его между всеми святыми Нового Завета и ставящую

его отдельно, вне их сонма. Подобно другим он был призван к апостольскому

служению. Подобно Иакову носил имя сына Громова — Воанаргес. Иезекииль

представляет его орлом между евангелистами. Апокалипсис делает его первым

из пророков. Он претерпел жестокие преследования за имя Христа и заслуживает

быть помещенным между самыми ревностными мучениками. Азийские церкви признают

его своим патриархом и основателем. Но все эти заслуги не дают о его лице

такого высокого понятия, как эти простые слова: «Один из учеников Его,

которого любил Иисус» (Ин. 13:23; 21:20). Бог мог любить только того, кто

заслуживал быть любимым. Начало Его любви божественно, следовательно, и

предмет должен быть наиболее любезным. Говорить, что Иоанн был ученик,

которого любил Иисус, значит одним словом воздавать ему похвалу выше всех

похвал; к этому славному преимуществу нечего более прибавить. Отцы и учители

церкви свидетельствуют, что он во всю жизнь был девственником, и к этому-то

девству они относили особенную к нему любовь Богочеловека. Этой особенной

любовью, говорит св. Кирилл, он обязан чистоте своей души, которая украшала

все его лицо. Казалось, что Божественный Учитель не мог разлучиться со

Своим любимым учеником. Все, что Он сделал важного, происходило в присутствии

Иоанна: воскрешал ли Он мертвых, Его сопровождал любимый ученик; преображался

ли Он, Иоанн был свидетелем Его славы; учреждал ли Он последнюю вечерю,

где этот непорочный Агнец преподался нам, приготовления к ней делаются

через этого чистого и целомудренного ученика; и во время этой вечери, бывшей

последней в земной жизни Богочеловека, с какой любовью позволяет Он своему

другу возлежать на Своей груди! В Гефсиманском саду, где Его душа была

прискорбна даже до смерти, Он открыл ее этому другу, как единственному

сердцу, способному понять всю скорбь Его души. Он был любимейшим из двенадцати

апостолов, составлявших семейство Иисуса, как Вениамин между двенадцатью

сыновьями Иакова. Поэтому как Иаков был прообразом Иисуса Христа, так Вениамин

был прообразом Иоанна: «Benjamin ainan-tissimus Domini habitabit confldenter

in eo, quasi in thatamo toto die morabitur, et inter humeros illius requiescet».

Любви свойственно преобразовывать всегда свой любимый предмет. Такое удивительное

преобразование произвел Иисус Христос. Казалось, вся Его душа перешла в

душу Его любимца, чтобы произвести в ней самое гармоническое соответствие

мысли, чувства и любви. «Totam effudit animam in amicum», — говорит св.

Амвросий. Он не оставил в ней ничего, что было бы несовершенно и не возвышалось

бы до Него. Дружба есть благороднейшее из чувств; это чувство великих душ.

Это для того, чтобы быть для нас примером, научить нас избирать друзей

и показать нам обязанность святой и христианской дружбы, которая очищает,

облагораживает и возвышает сердца до самых высоких добродетелей при виде

той жизни, к которой она должна вести нас. Посему взгляните, как Иисус

преобразует в Своем друге все, что природа оставляла в нем несовершенного.

Любимый ученик желает показать свою ревность к славе своего Учителя: он

видит незнакомца, который именем Иисуса изгоняет демонов, и запрещает ему

употреблять это божественное имя. Но Иисус Христос не одобряет его ревности

и показывает ему, что в ней незаметно скрывается зависть и что истинная

ревность не имеет ничего горького, потому что она есть самая нежная и пламенная

любовь к людям. В другом обстоятельстве Иоанн видит, что самаряне затворили

городские ворота перед его Учителем, и в это время находит самый законный,

по его мнению, случай показать всю свою ревность и умоляет Иисуса низвести

с неба огонь на неблагодарных. Но Иисус отвечает, что Сын человеческий

пришел спасти, а не погубить людей. Он получает новый урок, показывающий,

что дух Евангелия есть дух любви; поэтому мы и видим Иоанна апостолом,

проникнутым самой нежной, чистой и пламенной любовью к людям, и своей любовью

к ним всего более уподобляется Иисусу, как подобен ему по своей невинности

и чистоте. По случаю последней добродетели св. Григорий Нисский делает

такое сравнение между Иоанном и Пресвятой Девой: «Между всеми женами Спаситель

избрал одну Своей матерью, а между всеми учениками одного Своим особенным

другом. В этом друге и в этой матери Он хотел найти отличительную черту,

более всего приближающую душу к Богу, — девство. И кто мог возлежать на

девственной груди Иисуса, в которой восседало Божество, как не тот, что

чистотой сердца более всего возвышался над человеком? Его уста упивались,

так сказать, божеством на груди Спасителя. Вот почему один отец церкви

называет Иоанна словом самого Слова. Счастлив тот, кто может найти себе

такого друга, каков был Иисус для Иоанна; он найдет на земле самый драгоценный

дар неба; и Иоанн нашел в дружбе Иисуса Христа более сокровищ, чем могло

ожидать его честолюбие, когда, по совету матери своей, он просил Божественного

Учителя посадить себя одесную или ошую во царствии небесном. Он возлежал

на груди Спасителя, а это не первое ли место в Его царстве? Любовь требует

взаимной любви; поэтому и любовь Иоанна была беспредельна. Она была сильнее

смерти. Страх обратил в бегство учеников, когда Божественный Учитель был

схвачен; Петр следовал издали за Ним и скоро отвергся Его; один Иоанн сопровождал

Его до Голгофы. Думают, что юноша в льняной одежде, следовавший в молчании

за Иисусом, следивший за ним взором, исчезнувший, когда воины хотели схватить

его, и снова явившийся у подножия креста, был Иоанн. Какое зрелище! На

кресте невинность, вокруг него друг девственник, Матерь Дева, все, что

есть самого чистого, все со страждет Распятому. И в то время, когда душа

Иисуса была поглощена предсмертными страданиями, когда Его Божество было

проникнуто мыслью о спасении мира, Он не забыл ни Своей Матери, ни Своего

друга. Он замедляет, так сказать, минуту спасения мира, чтобы дать им залог,

вполне достойный Его любви. Он вручает Матерь Своему другу; он дает Своего

друга Матери Своей. Он говорит ученику: «Се, Матерь твоя»; Я вручаю тебе

то, что имею самого драгоценного, вручаю свою Матерь, чтобы Она была твоей

матерью; имя друга не выражает вполне той тесной связи, которая соединяла

нас в этой жизни; надобно, чтобы ты принял имя брата твоими отношениями

к моей матери; потом сказал этой печальной матери: «Жено! се, сын твой»;

Я даю тебе его вместо Себя, чтобы он исполнял по отношению к тебе все обязанности

сына; люби его, как Я любил; Он заменит Меня» (Ин. 19:26—27). Сколько эти

два чувства, во все времена столь приятные человечеству, чувство нежной

дружбы и чувство сыновней любви, сколько эти два чувства должны быть любезны

для нас, если сам Спаситель так освятил их на Голгофе? И вот Иоанн сделался

любимцем Девы Марии, как был любимцем Иисуса. Обладая прежде сердцем Сына,

теперь обладает сердцем Матери. Они подкрепляют друг друга в последнем

испытании; казалось, что для сего и связал их Иисус такими тесными узами.

Иоанн и Мария со слезами видят, как погасают умирающие глаза Иисуса. Они

слышат Его страшный вопль, пресекающий небеса и разрывающий камни. Они

видят, как воин копьем протыкает ребро. Они присутствуют при снятии с креста.

Они помогают нести Его во гроб и положить в нем; они запечатлевают своими

чистыми устами последний поцелуй на божественном теле; они орошают своими

слезами и это тело, и этот гроб, заключивший все их блаженство, их жизнь.

Не осуществились ли здесь для Иоанна слова Божественного Учителя: «Чашу,

которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься»

(Мк. 10:39)? Не испил ли он чашу горести до дна? Его душа не была ли также

прискорбна до смерти? Есть ли более жесткое страдание, чем не мочь умереть

с тем, кого любишь, и быть осужденным пережить его? Здесь можно сказать,

что душа страдает более в теле того, кого любит, чем в теле того, кого

воодушевляет. Она переносит собственные страдания с твердостью, которая

часто услаждает жестокость; и если, страдая сама, может помочь или облегчить

страдания своего друга, то эти самые страдания могут перемениться в удовольствие.

Но если, видя страдания своего друга, она не в состоянии ни помочь, ни

облегчить, ни усладить, то подвергается последнему испытанию крайнего терпения

и любви. Отсюда легко понять, что Иоанн перенес страдания, жесточайшие

из страданий всех мучеников. Его любовь заставляла его претерпевать все,

что терпел его любимый Учитель. Она принимала на себя все страдания Иисуса

Христа. Но каковы же были его радость, его восторг, когда он узнал, что

его Учитель восстал, поправ узы смерти, как говорил при жизни! Он был с

Петром, когда пришла эта радостная весть; оба побежали ко фобу. Иоанн опередил

Петра: такова была любовь, пылавшая в нем; но при дверях фоба он остановился

и предоставил Петру первому войти в фоб. Он с радостью рассказал то, что

увидел. Но каким именем называет он себя, когда описывает рассказ, который

должен был наполнить радостью всю его душу? Только одним — учеником, которого

любил Иисус. Вот одно имя, которое он принимает, одна слава, которой он

желает. Он не хочет быть известным в мире под другим именем. Он боится

даже оскорбить выражением, столь милым его сердцу, и говорить о себе как

о ком-нибудь другом: сей есть ученик... Через несколько дней Иоанн находился

с Петром на берегах Тивериадского озера, когда Иисус явился им под образом

незнакомца. Но кто может обмануть глаза нежной любви? Иоанн первый узнал

Его и сказал Петру. Во время обеда, последовавшего за этой встречей, Петр

имел случай засвидетельствовать свою веру с любовью и узнать свое будущее.

Он хотел также знать и будущее Иоанна; но получил от Божественного Учителя

следующий ответ: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до

того? ты иди за Мною» (Ин. 21:22). Он думал, что этими словами Иисус хотел

сказать, что Иоанн не умрет никогда. Но, прибавляет Иоанн, «Иисус не сказал

ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе

до того?» (21:23). Без сомнения, он понял, что он не мог умереть коротким

и простым мученичеством, но мученичеством длиннейшим и жесточайшим, мучением

не быть в состоянии умереть по своей воле за любимого Учителя. Деяния апостольские

указывают нам, что апостолы Иоанн и Петр, подобно Давиду и Ионафану, были

тесно связаны узами святой дружбы. Сгорая одной любовью к своему Божественному

Учителю, они хотели вместе покорить Его спасительному знамени всю Иудею;

они вместе проповедовали и творили чудеса; вместе подвергались опасностям;

вместе разделяли узы. Они вместе исцелили хромого от рождения, который,

идя при вратах храма, просил у них милостыни; вместе подверглись жестокости

фарисеев, посадивших их в оковы; вместе посланы были апостолами в Самарию

для возложения рук на новообращенных; вместе утвердили Павла в его апостольстве.

Апостол Иоанн разделял судьбу апостола Петра, исключая его мученичества;

он видел его смерть, подобную смерти Богочеловека, видел и не мог разделить;

он видел смерть апостола Павла под мечом римского палача; он видел, как

почти все апостолы оросили своей кровью семя евангельской проповеди; итак,

ему оставалось только желать их венца. Поэтому он желал только умереть.

Та, которая одна могла привязывать его к земле, была уже на небесах. Сын,

столько же нежный, как и Тот, Которого место он занимал, он исполнил по

отношению к Деве Марии все обязанности сыновней любви. Только он не соединился

еще с божественными предметами своей любви! Итак, он всеми силами старался

приобрести мученический венец. Он оставил Иерусалим и основал свое местопребывание

в Ефесе. Его ревность обняла всю Малую Азию, как некогда обнимала всю Иудею.

В соблазнительных странах Иони и Фригии он основал семь церквей, совершенные

образцы всех добродетелей, и заслужил через это быть названным от св. Иоанна

Златоуста столпом всех церквей вселенной. Его проповедь простиралась даже

до Персии, где тогда жили парфяне. Он осветил весь Восток светом истины

и разлил его по всей вселенной. Но при блаженстве указать всем своего Божественного

Учителя недоставало блаженства умереть за Него! Везде он ищет смерти, и

всегда смерть, кажется, бежит от него. Не одни апостолы предупредили его

на поприще мученичества; он видел, как меч поражал за имя Христово и их

учеников и его. Только еще он не мог наслаждаться ни мечом, ни огнем, ни

другими казнями. Только его белые как снег волосы не носили венца. Наконец,

казалось, настала давно ожидаемая блаженная минута. Домициан возобновил

гонение на христиан и повелел бросить его в кипящее масло. Счастливый служитель

Христов с радостью приносит себя в жертву своей любви. Но Бог вдруг останавливает

действие пламени и возобновляет свое определение: Хощуда пребывает. Тщетно

усиливается ярость палачей: огонь гаснет под медным котлом; кипящее масло

делается холодным, как вода, почерпнутая из чистого источника. Через чудо,

равное чуду трех отроков в горящей печи, его старость выходит из испытания

исполненной новыми юношескими силами; она обновилась, говорит Тертуллиан,

всей силой и всем порывом юношеских лет. Куда же обратит свои стопы этот

несчастный ученик, потерявший надежду умереть? Новый радостный луч блеснул

его глазам. Его послали в заточение на остров Патмос. Это было пустынное

место, куда римские императоры посылали в ссылку тех, которых щадил топор

ликторов. Их скупость заживо зарывала в рудокопнях множество рабов. На

эти-то тягостные работы осужден был почтенный девяностошестилетний старец

со всеми знаками бесчестия, соединенными с этой живой, медленной смертью.

Он летел туда; он надеялся принести свою жертву в страданиях от труда,

от этих работ, которые хотя и не имели всей славы мученичества, но зато

превосходили всю его жестокость. Но нет; он слышал еще определение: Хощуда

пребывает. С какой печалью оставил он свою могилу! Итак, он возвратился

к своим детям; итак, он в их объятиях дождется смерти, в которой гонители

отказали ему. Перед его глазами двенадцать императоров сошли с престола

в могилу; он пережил Иерусалим; но какое мучение пережить, так сказать,

самого себя, видя постоянно похищаемый венец! Какое страдание постоянно

желать принести себя в жертву за своего любимого Учителя и не видеть исполнения

своих желаний! Не значило ли это испить до дна чашу страданий, которую

его Божественный Учитель обещал разделить с ним: чашу убо мою испиета.

Но провидение, заставляя Иоанна пережить всех апостолов, продолжая его

поприще за пределы обыкновенной жизни, имело свои цели. Оно сохраняло его

как свидетеля истины, чтобы противопоставить его всем заблуждениям и поразить

их при самом рождении. Разум человеческий, устрашенный успехами веры, хотел

остановить их, объявляя, что Христос есть простой человек; вот что осмелился

он изречь устами Евиона и Керинфа, которые сделали чудовищную смесь из

иудейской религии и языческой философии. Тогда-то Иоанн, освещенный откровением

свыше или, лучше, почерпнувший в своем духе свет, почерпнутый на лоне Спасителя,

по просьбе всех азийских церквей написал Евангелие, первые слова которого

поражали громами ереси. «В начале было Слово, — говорил он, следовательно,

Оно не имеет начала Своему бытию; и Слово было Бог; следовательно, Оно

не есть тварь; и Слово было у Бога; следовательно, лица различны; и Слово

стало плотию; следовательно, Оно лично соединено с природой божественной

и не приняло на себя тела призрачного и фантастического, но соединилось

с природой человеческой. Итак, каждое слою заключает в себе таинство и

поражает страхом. Иоанн Богослов ясно доказал и Божество и человечество

Иисуса Христа; он показал также, что Иисус истинный сын Марии по природе

человеческой и Сын Божий по существу Божественному, и что через нераздельное

соединение и той и другой природы Мария есть истинно Матерь Божия. Слова

столь высокие, что самые язычники были поражены удивлением. Один платонический

философ сказал, что первые слова Евангелия Иоанна следовало бы написать

золотыми буквами на самых возвышенных местах. Посему по справедливости

называют Иоанна Богословом по преимуществу. Феодорит говорит, что его Евангелие

есть такое Богословие, которого разум человеческий не может ни понять,

ни вообразить. Св. Иоанн Златоуст замечает, что апостольство Иоанна было

утверждено в Азии, где господствовали все секты философов, для того, чтобы

Евангелие с большей славой восторжествовало над заблуждениями, и чтобы

свет истины вышел оттуда же, откуда распространилось столько нелепостей

и лжи. Ориген говорит, что Евангелие св. Иоанна есть печать, утверждающая

все другие Евангелия, которой Бог утвердил Свою церковь. Другие евангелисты

следят, так сказать, за нашим Спасителем по земле. Они возвещают только

временное рождение воплотившегося Слова. Но евангелист Иоанн восходит даже

до источника Слова не созданного. Он возвышается даже до лона Отчего и

оттуда возвещает о Единородном Сыне то, что Сын видел в Отце: «Бога не

видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин.

1:18). Посему-то Дух Святой представляет других евангелистов под образом

животных земных, а святого Иоанна под образом орла, но орла, который после

долгого пристального созерцания солнца возвышает своих орленков от земли

и старается сделать их способными выносить лучи этого светила. Иоанн начал

писать свое Евангелие, говорит бл. Иероним, после общественных молитв и

поста; после глубокого размышления он изрек свои первые слова. Григорий

Турский свидетельствует, что еще в его время, на вершине высокой горы,

недалеко от Ефеса, видно было место, огражденное четырьмя стенами, где

апостол Иоанн писал свое Евангелие. Но любимый ученик Иисусов не довольствовался

тем, что, так сказать, низвел с престола Божия свет и просветил наши умы;

он хотел воспламенить наши сердца той любовью, которой пылало его сердце.

Прочие Евангелисты ограничились рассказом о чудесах, свидетельствующих

о всемогуществе Богочеловека. Св. Иоанн описывает опущенные ими чудеса

Его благости, Его милосердия к грешникам, Его снисхождения к нашим слабостям.

Кто не возлюбит Иисуса, видя Его в Кане Галилейской, где Он помогает нужде

собеседников? Кто не возлюбит Иисуса, видя, как Он незаметно и нечувствительно

приводит самарянскую жену к благодати веры? Кто не возлюбит Иисуса, видя,

как Он обращает на главу самих иудеев, приготовленный ими для жены блудницы,

и, спасая ее от смерти, в то же время отпускает ей грехи? Тот же характер

отличает и послания святого апостола; здесь самые высокие истины, выраженные

с необыкновенной ясностью, проникнуты самой пламенной любовью. Если он

представлял своего Божественного Учителя под такими любезными чертами,

то в каких выражениях он убеждает нас любить Его! Ничто не может сравниться

с помазанием, господствующим в его посланиях. Он не называет нас братьями;

он всегда называет нас своими детьми, чадцами, возлюбленными, не по праву

своего возраста, но по расположению своего сердца. «Возлюбленные! будем

любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от

Бога и знает Бога... И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали

в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в

нем...», потому что «В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил

нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши... В любви нет

страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть

мучение. Боящийся несовершен в любви. Будем любить Его, потому что Он прежде

возлюбил нас... И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил

и брата своего» (1 Ин. 4:6—7, 10, 16, 18— 19, 21). Таким образом, он выражается

в первом из трех своих посланий. Он старается предохранить своих чад от

прельщений последователей Евио-на. Григорий Великий советует постоянно

читать это первое послание, потому что каждое его слово блестит искрой

божественной любви. Бл. Августин приводит это послание под именем Послания

к Парфянам. Гроций думает, что оно написано к иудеям, находившимся под

властью парфян. В этом послании находится место, ясно утвердившее высокое

учение о Святой Троице: «Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и

Святый Дух; и Сии три суть едино» (1 Ин. 5:7). Выражения второго послания,

написанного к одной благочестивой жене, и выражения третьего, написанного

к Гаию, равно проникнуты чувством любви и блестят высокими истинами. Они

начинаются так: «Старец — избранной госпоже и детям ее...», «Старец — возлюбленному

Гаию...»; вероятно, он называет себя не апостолом, но старцем по причине

преклонного возраста. Но Иоанн не только сообщает нам познание о Слове

и убеждает любить его, но и открывает будущее. Можно сказать, что он пророк

и единственный предвозвестник второго пришествия, как Давид, Исайя, Даниил

были предвозвестниками первого. Он возвещает нам все события, предшествующие

этому пришествию, открывает судьбу церкви. Нет, говорят святые отцы, ереси

и раскола, которые не были бы возвещены; нет гонения, которое не было бы

предсказано; гнет государственных переворотов, которые не были бы предначертаны.

Этот ореол парит над всеми веками, и взор его обнимает все. Такое понятие

мы должны иметь об его Апокалипсисе. Преследуемая, торжествующая, мирная

Церковь, кончина всего, царство Иисуса во славе — вот ключ к этой таинственной

книге. Заменяя образы событиями, мы найдем в ней всю историю Церкви. Очевидно,

что первые три главы составляют пророческое наставление, написанное к семи

малоазийским церквам и епископам их*, а три последние возвещают торжество

Иисуса Христа, суд Божий, награду избранных. Средние главы под покровом

образов излагают всю историю Церкви. Несмотря на глубину этой Божественной

книги, читая ее, нельзя не чувствовать невольного, поразительного и вместе

приятного впечатления Духа Божия; в ней находятся столь высокие идеи о

таинстве Иисуса Христа, столь живая благодарность народа, искупленного

Его кровью, столь благородное изображение Его побед и Его царствования,

что ими можно, кажется, привести в восторг небо и землю; все красоты Священного

Писания сосредоточены в этой книге; все, что есть самого трогательного,

самого живого, самого высокого в законе и пророках, получает здесь новый

блеск и проходит пред нашими глазами, наполняя нас утешением. Заключим

эту статью небольшим размышлением: где почерпнул этот рыбарь столь высокие

познания о Слове Божественном, о нераздельном единении Его с природой человеческой,

во всей будущей истории Церкви? Где взял он это знание, обнимающее все

века, проникающее в тайны Неба? Где заимствовал он этот язык, это величие

выражений, это богатство описаний, это благородство образов, облекающих

столь высокие мысли? Он не мог почерпнуть этого из самого себя; он был

не учен, не был знаком с науками; значит, он все получил свыше; следовательно,

то, что он возвещает истинно; следовательно, один факт его писаний есть

неопровержимое свидетельство истинности христианской религии, если бы его

нежная, неутомимая любовь к людям не убеждала в божественности этой религии.

Кто не умилится до слез, видя, как этот девяностолетний старец берет лошадь

и проводника и углубляется в дремучий лес для отыскания юноши, который

из воина Христова сделался предводителем шайки разбойников? Ни преклонность

возраста, ни трудность пути, ни неизвестность успеха не могли остановить

его святой ревности; разбойники останавливают его и приводят к своему начальнику,

который обращается в бегство. Кто не умилится, когда этот старец, догоняя

его, кричит: «Сын мой, зачем бежишь от меня? Зачем бежишь от своего отца?

Разве для тебя страшен безоружный старец? Сын мой, сжалься надо мною! Ты

можешь еще покаяться; еще есть надежда на твое спасение; я буду отвечать

за тебя перед Христом; я дам свою жизнь за твою; остановись! Выслушай меня:

Сам Иисус Христос послал меня». Для его одушевленной ревности нет невозможного.

Этот начальник разбойников останавливается, устрашенный, бросает оружие,

горько плачет, приближается к старцу, обнимает его колени, испускает вздохи,

скрывает правую руку, как оскверненную столькими преступлениями. Святой

старец падает перед ним на колени, плачет и сам, и своими слезами, так

сказать, крестит его другим крещением, берет эту руку и по особенной любви

целует ее, как очищенную слезами показания. Он предается с ним самым суровым

постам, успокаивает его сердце словами писания и оставляет только тогда,

когда совершенно примирил его с церковью. Как Иисус Христос плакал над

Иерусалимом и проходил всю Иудею для покорения ее силой благодеяний, так

Иоанн оказывал самую искреннюю любовь к своим соотечественникам. Они были

преимущественным предметом его апостольских трудов. Может быть, из снисхождения

к ним он праздновал Пасху в одно время с Пасхой иудейской и носил на челе

золотую дощечку по примеру первосвященника иудейского. Впрочем, может быть,

в первобытной церкви это было отличительным знаком верховного священства.

Как Иисус Христос оказывал строгость только к лицемерным фарисеям, так

и Иоанн бегал только от отступников и еретиков. Однажды, пошедши против

своего обыкновения в баню, и узнав, что в ней был Керинф, он остановился

и сказал сопровождавшим его: «Бежим, братия; я боюсь, чтобы баня, в которой

находится Керинф, этот враг истины, не обрушилась на наши головы». Этот

факт рассказывает Ириней, который слышал об этом от св. Поликарпа, ученика

св. Иоанна. Этот великий апостол, утвердивший столь ясно истину, советовал

своему стаду тщательно избегать всякого сообщения с теми, которые стараются

низвратить ее и своими умствованиями и, прельстить верных. В этой черте

нет ничего противоречащего отличительному его характеру. Любовь, не показывающая

ревности к истине, не есть истинная любовь. Но сколько он любил, сострадал

и снисходил к другим, столько был строг к самому себе. Св. Епифаний говорит,

что он носил только льняную тунику, не употреблял никогда в пищу мяса и,

подобно апостолу Иакову, епископу Иерусалимскому, упражнялся в подвигах.

Св. апостол и евангелист Иоанн Богослов есть настоящий образец любви Иисуса

Христа, которую он почерпнул на груди Его. Все его писания, все действия,

все разговоры, вся жизнь проникнуты этой божественной любовью. Он умер

девяноста восьми лет от рождения, и его последний вздох был вздох любви.

Так как его слабость не позволяла ему говорить продолжительных поучений,

то он постоянно повторял среди окружавших его верных: «Дети мои, возлюбим

друг друга»; и когда последние спрашивали, зачем он повторяет одно и то

же, отвечал: «Это заповедь Господа, и одна она заменяет все другие». Бл.

Иероним, передавший нам это обстоятельство, говорит, что такой ответ вполне

достоин возлюбленного ученика, что он должен быть написан во всех домах

золотыми буквами, но преимущественно запечатлен в сердцах верующих. Память

святого славного и всехвального апостола и евангелиста Христова Иоанна

Богослова празднуется церковью 8 мая, 30 июня, а Успение — 26 сентября.