БИБЛЕЙСКО- БИОГРАФИЧЕСКИЙ  СЛОВАРЬ Словарь содержит 80000 слов-терминов

ИЛИЙ

(ок. 1137 г. до Р. X.), седьмой первосвященник иудейский,

на следовал Озие, или Озию. Он происходил от Аарона через Ифамара, а не

через Елезара, потомству которого первосвященство было торжественно обещано

Господом в лице Финееса (см. Финеес), сына Елезара, первенца Ааронова.

Если бы некоторые современные ему факты Священной истории не были покрыты

мраком, если бы возможно было с точностью определить время передачи первосвящен-нического

достоинства из старшей линии в младшую, если бы были известны побудительные

причины этой меры, то достаточно было бы одного их изложения, чтобы показать,

как исполнялось божественное обетование. Был ли Илий первым из потомков

Ифамара, вошедшим в наследие Финееса? За какие преступления произошло это

наказание? Мы уже видели (см. Воккий), что молчание священных книг почти

в продолжении трехсот лет делает невозможным решить этот вопрос иначе как

посредством догадок. Итак, можно предположить, что среди превратностей

и бедствий, поражавших израильский народ, было такое происшествие, важность

которого оправдывала временную передачу верховного первосвященства в младшую

отрасль, чтобы потом (в царствование Соломона) снова возвратить его старшей

отрасли; таким образом, Господь исполнял свое обетование и удовлетворял

своему правосудию, не нарушая прав своего милосердия. Как бы то ни бьио,

Илий, живший в Силоме, где находился Ковчег Завета, исправлял первосвященническое

достоинство во время смерти Самсона и юс-становления свободы Израиля. В

это время все, казалось, предвещало, что долговременный покой последует

за столькими волнениями и что враги, столь часто и жестоко поражаемые,

не возобновят своих неприязненных действий, привлекавших доселе одни только

несчастия на их голову. В таких обстоятельствах избрание судьи было тем

более щекотливо, что эту власть надобно было вверить такому человеку, который

имел бы столько твердости в характере, чтобы внушить страх необрезанным,

и между тем столько благосклонности и доброты, чтобы не принудить их к

какому-либо отчаянному предприятию; одним словом, нужен был такой судья,

избрание которого не было бы для филистимлян предвещанием войны и вместе

с тем показывало им, что он одержит верх, если бы они вздумали объявить

ее. Во главе тех, на которых должен был пасть окончательный выбор, был

Илий, первосвященническое достоинство которого внушало Израилю доверие.

Поэтому-то он был единодушно избран и первый соединил в своих руках власть

судьи и первосвященника. Религиозные чувствования нового судьи не были

обманчивы; кроткий и спокойный характер внушал к нему любовь всех, которые

только могли приблизиться и знать его; но его доброта доходила иногда до

слабости, а его сострадание делало его почти неспособным к твердым и решительным

мерам. Итак, избранием его достигалась только одна сторона предположенной

цели. Илий имел уже пятьдесят восемь лет, а вообще известно, что характер,

которому недостает энергии в юных летах, делается робким, когда бремя лет,

ослабляя тело, ослабляет также и способности души и отнимает у них и последнюю

силу. Несмотря на это, его правление не обмануло ожидания Израиля: нелицемерное

правосудие отличало его во всех делах, а мир, господствовавший во все время

его судейства и не требовавший ни важных решений, ни строгих мер со стороны

гражданской власти, заставлял благословлять правление судьи, как и власть

первосвященника. По несчастью, обремененный летами и не надеясь отправлять

долгое время свою двойственную обязанность, Илий счел благоразумным вручить

гражданскую власть двум своим сыновьям, уже облеченным жреческим достоинством,

возложить на них заботы, казавшиеся для него несообразными со старостью

(ему тогда было семьдесят лет), и предоставить себе исключительно только

обязанности первосвященника. Эта мера, благоразумие которой неоспоримо,

если бы только она передавала власть в руки, привыкшие действовать с благоразумием

и мудростью, сделалась впоследствии тем более плачевной, что обыкновенная

слабость характера Илия проявлялась особенно по отношению к своим детям,

которых он делал представителями себя перед народом и во святилище. Таким

образом, в то время, когда должно было действовать властью судьи, отца

и первосвященника, чтобы положить предел соблазнам, Илий употреблял, и

то с неохотой, только некоторые строгие упреки, ограничивался несколькими

советами и сквозь пальцы смотрел на целый рад злоупотреблений, по его мнению,

прекращенных, между тем как он едва осмеливался замечать и нападать на

них. Беспорядки были столь очевидны, что необходимы были строгие меры;

каждый день с негодованием замечали, что его два сына, Офни и Финеес, недовольные

законной частью жертвы мира, располагали ими по своему произволу, подчиняли

своим прихотям верных, желавших точного исполнения закона, угрожали силой

принудить к повиновению и таким образом оскорбляли уважение к жрецам, религиозные

чувствования и благочестие, отличавшие израильтян того времени. Число жертвоприношений,

бывшее доселе весьма значительным, уменьшалось со дня на день; но когда

узнали, что два сына первосвященника, злоупотребляя своим служением и властью,

увлекали даже в храм жен и дочерей Израиля, которых робость делала беззащитными,

то восстали, жаловались, негодовали, требовали суда у первосвященника.

Но когда слабый отец сделал им выговор слегка и, следственно, без успеха,

почли все бесполезным, замолчали и, конечно из уважения к первосвященнику,

переносили то, чему не могли воспрепятствовать. Так как беспорядок, если

сначала не бывает прекращен и приведен в границы, несомненно, делает быстрые

успехи, то скоро увидели целый ряд беспорядков, следующих один за другим;

потом те, которые восставали против них, сами стали принимать в них участие

и своим содействием еще более увеличили зло. Илию, убежденному в бесполезности

своих упреков, оставалось бы только одно средство действовать своей властью,

действовать лично, если бы он имел убеждение исполнить через это все свои

обязанности, или предоставить ее народу, чтобы он мог назначить ему преемника,

более способного к должности, которую он должен был бы оставить. Но самая

чистая добродетель не изъята от слабостей человеческих. Илий нежно любил

своих детей; его нежность извиняла все их проступки; он ожидал плода от

своих снисходительных увещаний и, без сомнения, не думал, что ему некогда

придется отвечать за их преступления и упрекать себя в том, что вначале

одобрял, не противясь рождающимся злоупотреблениям, всей властью, которой

облекало его двойное достоинство. Провидение, предвидевшее все последствия

такого поведения, избрало уже и исправителя. Во второй год правления Илия

Анна, супруга Елканы, родила сына после многих лет бесплодия. Этот сын,

которого мать с самого времени зачатия посвятила служению алтарю Господню

и вверила на воспитание первосвященнику, получил, вследствие доброго поведения,

показанного с самых ранних лет, все доверие того, которого некогда должен

был заставить забыть недостатки, когда призовется управлять своими братьями

и явится перед их глазами украшенный дарами мудрости и пророчества (см.

Самуил). Восьмидесятилетний Илий не мог простить поведения своих сыновей

и утешался Самуилом, достигшим уже двадцатилетнего возраста, поверял ему

удручавшие его беспокойства и в послушности его характера находил некоторое

вознаграждение за свою печаль. Он с радостью видел, что Самуил совершенствуется

во всех познаниях, которые могли сделать его достойным войти в святилище,

что он постоянно покорен и послушен, что он любим всеми и достоин милости

Господа. Но если ослепленный отец не обращал внимания на преступления своих

детей, то Небо не теряло из виду их злоупотреблений. Между тем милосердие

Божие еще раз дало услышать свой голос. К первосвященнику был послан пророк,

чтобы показать угрожавшие ему бедствия, который говорил следующим образом:

«Когда ваши отцы страдали в Египте, под властью фараона, не Господь ли

сделал предпочтение твоему дому? Не Господь ли возлюбил Аарона, избрав

его первосвященником, дав ему право восходить на алтарь и приносить ефуд

пред Господа? Не предоставил ли Господь ему и его потомству все то, что

в приносимых Ему жертвах не сожигается во храме? Почему же допускаешь,

чтобы жертвы Господни делались предметом презрения и насмешки? Почему ты

не положил предела святотатственным домогательствам твоих сыновей, которые

осмелились отнять от святилища начатки, предоставленные Господу? Разве

ты более имеешь уважения и покорности к своим сыновьям, нежели к Богу?

Или ты так покорился их воле, что неповиновение Господу предпочитаешь страху

не понравиться им? Какова бы ни была причина, по которой остаешься бездействен

и потерял ревность, но Господь не потерпит таким злоупотреблениям. Господь

благоволит дать твоему потомству право служить в храме, право на почетные

отличия и материальные пользы, сопряженные с этим достоинством и с исполнением

этих обязанностей; ныне Господь отнимает свое обетование; Господь лишил

дом Илия почестей и богатств; и как Господь, прославляющий прославляющих

Его, не сделает предметом презрения и насмешек унижающих служение Ему и

оскверняющих храм Его? Придет день, и этот день правосудия и мести Божественной

недалек, придет день, когда правосудный Бог, отринув милосердие к тебе,

поразит весь твой дом; тогда не будет старцев, смерть поразит и младенца

в колыбели, и мужа крепкого. Первосвященство, это преимущество, которое

Господь сделал неотчуждаемым, — первосвященство отымется от тебя (см. Авиафар);

ты увидишь среди храма своего преемника, окруженного славой и почестями,

которых ты не умел сохранить, потому что оказался недостойным. Но Господь

не уничтожит совершенно твоего потомства и не изгонит его навсегда из храма;

некоторые потомки твои будут к нему призваны; но это будет не столько для

того, чтобы сделать их участниками славного служения алтарю, сколько для

того, чтобы видеть в каждую минуту предпочтение, которого они уже будут

лишены, чтобы поселить в их сердцах угрызения, которые иссушат их и заранее

сведут в могилу. Впоследствии, когда наказание будет совершено, Господь

воздвигнет первосвященника, который поймет Его заповеди и будет действовать

по сердцу Его; Господь утвердит его дом на незыблемом основании; он будет

ходить перед лицом Христа Его до самой своей смерти; он будет получать

смиренные просьбы и умеренные приношения твоих потомков, поставленных в

ряду самых низших израильтян, находящихся в таком жалком состоянии, что

будут принуждены просить как милости быть допущенными в число жрецов, чтобы

получить здесь пищу, которой не найдут нигде в другом месте. Вот что я

предсказываю тебе, — прибавил человек Божий, — и чтобы удостоверить тебя,

что все это исполнится, знай, что твои два сына Офни и Финеес будут поражены

смертью в один день». Так говорил человек Божий. Когда Господь показывал

эти страшные угрозы задолго до их исполнения, когда, не поражая наказанием

виновных, Он посылал пророка предуведомить, что Его рука уже поднята, то

этим самым показывал, что Он еще может быть тронут исправлением, может

отвратить меч Своего правосудия, может забыть преступление, уважив покаяние.

Илий не понял этих милосердных предуведомлений Неба; он забыл, что одной

жертвы достаточно для остановления небесной мести и предохранения своего

потомства от тех несчастий, которые были предсказаны ему; или, лучше, он

не имел ни мужества подумать об этом, ни не обходимой твердости сделать

то, что некогда было единственным его пособием. Виновные были ясно показаны;

их одновременная смерть через это самое являлась требованием божественного

правосудия; их отец должен был вспомнить, что он был судья, и своим судом

предотвратить предсказанные ему страшные наказания. Будущее ясно покажет,

что Господь требовал только исправления. Мог ли он быть удовлетворенным

минутным исправление двух жрецов, которых отцовские увещания сделали лицемерами?

Мог ли Он быть обезоруженным одним прекращением соблазна, который скоро

возродится с таким же бесстыдством, как и прежде? И несмотря на то, протекло

еще много времени: Божественное милосердие, казалось, ожидало обращения

виновных, хотело показать, до чего может дойти долготерпение Господа. Когда

уже ожидание казалось бесполезным, когда новое предуведомление казалось

излишним, Бог говорил еще раз и уже в таких выражениях, так положительно,

что, размышляя о Его словах, всякая надежда должна была рушиться. Юный

Самуил, бывший доселе утешением маститого первосвященника, был избран Господом

провозвестником Его угроз. Первосвященнику было тогда девяносто лет, а

Самуилу около тридцати; Самуил сделался для него дороже всего своими услугами,

своими заботами и нежным вниманием, которыми окружал старца. Общественное

состояние этого времени замечательно только по какому-то неопределенному

волнению, происшедшему из общего убеждения в близкой перемене формы правления:

народ, видевший власть в руках людей неискусных или безразличных, не полагавших

непреодолимой преграды беспорядкам; народ, давно уже не слышавший гласа

Господня, который, бывало, изобильно предсказывал, запрещал или позволял;

народ, привыкший к войне и уже более тридцати лет находившийся в мире с

филистимлянами, которые, казалось, забыли свою древнюю вражду; народ, который

удивлялся этому долговременному спокойствию, видел в этом предзнаменование

близкого и важного переворота. Давно уже не видели в Израиле пророка; эти

необыкновенные люди, которых раздраженное или милосердое небо посылало

для возвещения своей воли и открытия будущего, не являлись среди колен,

когда Самуил во время сна в ограде храма услышал голос Господа; в это время

ночи светильник освещал еще святилище; будущий пророк спал в отделении

близком к Ковчегу Завета, невдалеке от отделения, занимаемого первосвященником,

чтобы можно было слышать голос последнего и прийти к нему по требованию.

Трижды пробужденный этим голосом, произносившим его имя, он трижды приходил

к Илию, отвечавшему, что не звал его (см. Самуил). Между тем, послушный

совету старца, Самуил, услышав голос в четвертый раз, отвечал: «Говори,

Господи, ибо слышит раб Твой», — и получил откровение воли Божией касательно

дома Илия. «Я исполню Свои угрозы, — говорил Господь. — Моя месть будет

такова, что рассказ о ней обымет ужасом и проникнет страхом; приближается

время, когда Я начну и окончу без милосердия все, что Я предсказал о доме

Илия. Я угрожал ему гневом и всей строгостью Моего правосудия; Я представлял

ему всю виновность его слабости при виде святотатства его сыновей; с сего

времени ни жертвы, ни приношения, ни молитвы, ни покаяние не тронут Моего

сердца. Нечестие превзошло Мое долготерпение, час Моего суда пробил, и

скоро Я покажу месть Свою». Понятно, какими чувствами должен был проникнуться

этот молодой человек, какой печалью должно быть объято его сердце, слыша

этот страшный суд, который он не считал себя обязанным открыть первосвященнику.

Посему, когда Илий, удивленный тройственным пробуждением левита и приготовленный

уже в некотором роде к предсказанию, когда Илий, призвав Самуила, не просил

как милости, но требовал как повиновения, под казнью проклятия, открыть

все, что ему было сообщено, последний должен был призвать на помощь всю

твердость своего характера, всю силу своей души, чтобы покориться и повиноваться.

Не знаем, чему более удивляться, юному ли Самуилу, объясняющему этому слабому

и несчастному старцу небесный суд, или ветхому летами Илию, который, несмотря

на всю строгость этого суда, находит только одно слово для выражения своей

покорности воле Божией: «Господь мой Владыка, да будет Его воля». Без сомнения,

когда безмерность его вины и неисправимые последствия его нерадения были

возвещены Илию в другой раз строгостью наказания, долженствовавшею постигнуть

его и его потомство, то он постарался менее снисходить к беспорядкам, избыток

которых мог предотвратить, даже, может быть, искал в слишком поздней твердости

средств остановить зло если не в источнике, то, по крайней мере, в его

течении. Не удивительно ли, что преступление жрецов заразило сердца простых

израильтян? Что, обращаясь во всех венах этого тела, столь склонного к

порче, оно сделало быстрые и неисчислимые опустошения, и что, борясь с

отчаянными усилиями старца, известный всем характер которого не мог внушить

страха наказания, народ одержал верх и хвалился упорством в обвинении жреческой

фамилии как победой? Между тем новая милость была дарована виновным; им

сказано, что Богу угодно истощить над ними все Свое терпение и милосердие.

Во время промежутка, отделявшего предсказание от наказания, глас Божий

был слышан не однажды. Самуил, Его орган, отселе постоянно избираемый Его

истолкователем, прослыл во всех коленах пророком, ни одно слово которого

не обманывало, и несмотря на то, когда Самуил, открыв первосвященнику волю

Божию, показал народу приготовленные для него наказания, тогда народ не

поверил угрозам или не имел мужества для предотвращения их. Итак, беспорядок

казался уже неисправимым, предостережения Неба не тронули, но огрубили

сердца: настал час мести; она была столько же поразительна и настолько

страшна, насколько преступления были продолжительны и многочисленны. Правосудие

Господне, Которого определения не один раз исполняли огонь, зараза, разрушительные

стихии, судя, без сомнения, преступление достойным наказания, сообразного

с его предметом и началом, благоволило поразить израильский народ таким

бедствием, воспоминание о котором показывало бы всем векам, что для отмщения

Своего непризнанного милосердия Бог употребляет по Своей воле даже врагов

своего имени, что Он попускает иногда даже осквернение Своего богослужения

и что, видев и невозбранив свой Святой Ковчег в руках неверных, Он может

передать народам, сидящим во тьме и сени смертной, дар веры, которого другие

будут недостойны сохранять. Филистимляне, оставлявшие со времени смерти

Самсона израильтян в покое, казалось, раскаялись в добровольной уступке

своих прав, тем более что никакой договор не отменял прежнего рабства.

Итак, когда беззакония народа навлекли на себя гнев небесный, прежние домогательства

возобновились; филистимляне, завидуя силе народа, приобретенной последним

на счет первых, захотели вознаградить себя отчасти и почли благоприятным

для этого то время, когда, совершенно разубежденные в их намерениях, израильтяне

и не думали приготовливаться к защите. Тотчас образуется стан в Афеке,

в колене Иудином, переговоры идут; требования одних с гордостью отвергаются

другими; иго филистимлян казалось тем более невыносимым, что уже привыкли

почитать его невозможным; предпочли оружие ненавистной покорности, и вот

две армии стали лицом к лицу. Одним из условий судейской власти было предводительство

войска; но так как лета не позволяли Илию стать во главе своих воинов,

то это право должно было перейти к его сыновьям. Священное Писание не говорит

нам, пользовались ли сами они этим правом или уступили его кому-либо достойнейшему.

Как бы то ни было, при первом напоре филистимлян панический страх напал

на евреев, обратившихся в бегство, оставив на поле сражения около четырех

тысяч убитыми. Столь постыдное поражение, после многих побед, при всеобщем

ослеплении в надежде на помощь Божию, имело следствием военный совет, на

котором долго рассуждали, чему должно приписать это поражение. Потому ли,

что ослепление, следующее обыкновенно и неизбежно за длинным рядом преступлений,

скрыло от них настоящую его причину, или потому, что искали вернейшего

средства омыть стыд поражения, но во всяком случае решились сделать торжественное

доказательство надежды на помощь Божию, и потому, когда преодолели сопротивление

Илия и исторгли у него согласие, гибельные следствия которого он, кажется,

предчувствовал, тогда Ковчег Завета, видимый и неизменный памятник помощи

Божией, был вынесен из святая святых; левиты, под начальством Офни и Финееса,

отнесли Ковчег, облеченный своими покровами, в стан, где он был приветствуем

радостными восклицаниями, как залог близкой победы, что устрашило филистимлян,

напомнив все бедствия, которыми означалось присутствие этого таинственного

и страшного символа. Между тем они ободрились по голосу своих вождей; потом,

стыдясь своей минутной трусости, видя в евреях только своих прежних рабов,

и не желая, в свою очередь, покориться им, вступили в сражение с таким

мужеством и хладнокровием, что, несмотря на отчаянное сопротивление израильтян,

оставивших на поле сражения около тридцати тысяч убитыми, овладели не только

полем сражения, но и Ковчегом Завета, который не могли защитить все усилия

Офни и Финееса и который в первый еще раз попал в руки неверных, когда

смерть поразила близ него двух сыновей первосвященника. Первое предсказание

исполнилось: смерть, впрочем не бесчестная и не лишенная мужества, а может

быть, загладившая отчасти продолжительные беззакония, отняла у Илии двух

его сыновей: один израильтянин из колена Вениаминова тотчас отделяется

от войска, раздирает свои одежды, посыпает пеплом главу, бежит в Силом,

возвещая везде и поражение и плен Ковчега Завета, прибегает к дверям скинии,

куда поседевший первосвященник приказал себя вынести, чтобы скорее узнать

о результате сражения, и предстает перед ним среди отчаянных воплей израильтян,

которым это происшествие причинило неизъяснимую печаль. Твердость старца

не изменила ему, пока вестник рассказывал о торжестве филистимлян, о совершенном

поражении израильтян и смерти обоих его сыновей; эти наказания показались

ему только милосердным правосудием; но когда вестник возвестил несчастному

старцу о взятии Ковчега Завета, казалось, удар грома поразил его; он упал

со своего седалища и, разбив в падении голову, умер на месте, после сорокалетнего

судейства, на девяносто восьмом году своей жизни, спустя двадцать семь

лет после первого предсказания об этом наказании. Ужас, которым был проникнут

Илий при известии о невозвратимом лишении и святотатственном осквернении

этого дня, показывает, по крайней мере, живость и силу его веры. Если бы

возраст не ослабил его характера и не парализовал силу его воли, то, конечно,

он не прогневал бы Господа и не навлек бы на свое семейство, свой народ

и себя столь страшные бедствия. Его смерть, которая, без сомнения, искупила

в глазах милосердия Божия его виновную слабость и преступное сострадание,

служит также, по неисповедимым путям Промысла, примером как для левитов,

его преемников в священстве, высокое и славное достоинство которого требует

от них большой ревности и святости, так и для верных, призывая их к ревности

и благочестию и показывая им в бедствиях Израиля образ еще строжайших наказаний,

приготовленных за беззакония тех, которых Бог назначил во Иисусе Христе

в Свой возлюбленный народ.